Первого взяли в Изяславе, в лагере для военнопленных. Второго где-то в другом месте, не знаю где. Они друг друга узнали, но делали вид, что незнакомы. Потом, когда одного прихватили покрепче, он сразу указал на своего бывшего начальника. Того тоже быстренько расшифровали, и в СМЕРШе рискнули на такой вот необычный ход с поездкой в Берлин. К нам их привезли два сопровождающих из Главного управления СМЕРШа. Да еще нас три человека сопровождающих. Всем пошили новенькую форму. К нашим штатным ППС получили дополнительное личное оружие – пистолеты ТТ.
В Киев приехали на машине, в Жулянах посадили всех на транспортный самолет. Полетели в сторону Германии и сели недалеко от Берлина, на только что освобожденном полевом аэродроме. Подъехал бронетранспортер. Там все уже было организовано. Никаких вопросов, все быстро, оперативно. Сели в бронетранспортер и поехали в Берлин. А там сплошной ад, как говорится, ни дня, ни ночи… Груды битого кирпича, окна выбиты. Все перемешалось, что-то горит, что-то рвется. По броне как кувалдой молотит. Бронетранспортер только подпрыгивает, швыряет его туда-сюда, а немцы в щели смотровые поглядывают и о чем-то переговариваются. Это было в ночь с 24 на 25 апреля. До центра мы так и не доехали, они что-то обсудили по-немецки между собой и обратились к тому сопровождающему, что был в гражданской одежде. Он дал команду возвращаться. Вот тут уж все вздохнули с облегчением. Не знаю, как у них, у сопровождающих с Главупра, а у нас задача была предельно проста: они погибают – мы погибаем. Мы вляпались – они погибают. В случае непредвиденной ситуации или потери контроля над ней мы имели приказ все подчистить – никто не должен был остаться в живых…
Ну и все, назад, в Киев. Нас на машину, потом на вокзал. Там сели на товарняк и добрались до Изяслава. Вот такая была странная история. За эту поездку каждый из нас получил по ордену Отечественной войны II степени и медаль «За взятие Берлина».
– Вы давали подписку о неразглашении?
– Да ну что там… Те, кто служил во внутренних войсках и в СМЕРШе, у них все было под секретом. Даже случались такие моменты, мне, правда, не довелось, что некоторым нашим ребятам давали вымышленные фамилии. Были у нас такие постарше, которые, как говорится, прошли и Рим и Крым.
– Как сложилась ваша дальнейшая карьера?
– Окончил сельскохозяйственный институт, Черновицкое училище МВД. Но в 1954 году ранней осенью ушел в запас. Стала болеть голова. Сказалась контузия после того ранения. Здоровье стало ухудшаться, и я демобилизовался. Но на этом не окончилось, не отпустили. Пришлось работать. Сохранилась масса агентуры, масса контактов. Те, кто остался, не могли без моей помощи справиться со всем этим. Пришлось бы тогда все законсервировать. Так что проработал в органах до 1975 года.
– Мы говорили с вами об амнистии, о тех, кто поверил и вышел из леса. Таких людей держали под контролем? Составлялись какие-то списки?
– Сейчас это не секрет. Архивы открыты. Над теми, кто пришел с повинной, сохранялся негласный контроль вплоть до развала советской власти.
– Может какая-то история тянуться из прошлого?
– Понимаю ваш вопрос. Нет, мне не угрожали. Так, зло пошутят: «Вон энкавэдист идет». Что-то такое, не более того.
– Сейчас кого-то из ОУН-УПА встречаете?
– Мало кто дожил до сегодняшних дней. Есть, правда, здесь один «товарищ» – Олесь Гуменюк. Он сейчас председательствует в братстве УПА Львовской области. Ему тоже было 17 лет, когда он ушел в УПА. (
Зато теперь, когда с приходом «демократов» начался весь этот развал, он стал этим «керивником» (главой, руководителем) УПА Львовской области. Выступает, кричит: «Я сознательно и добровольно пошел!» Сейчас есть определенная сложность, конечно. Власти их признают, а нас нет.