Я дрался с бандеровцами

– Индивидуальное хозяйство осталось, особых изменений не произошло. Властью стал староста, из местных националистов. В 41-м случился неурожай, начался голод. Организовали «самодопомогу». Но к ней в первую очередь подпускали только лояльных до национализму. Продукты распределяли сначала среди националистов и только потом что-то давали остальным. Кое-кому вообще ничего не досталось. Мне тогда было десять лет, и когда я пришел за самодопомогой, остался только ячмень, смешанный с овсом, – фураж для лошадей. И того давали только по два килограмма на руки. Но мама послала с наказом: «Пойди и достань!» Пришел, смотрю, одни дети стоят в очереди. И когда дело дошло до меня, подхожу… А там сидит за столом националист Муждочук. Он заикался и сказал: «Ему не дати, его тетка на почте работала и была комсомолкой. Пускай Сталин ему даст!» Так я ничего не получил и с плачем вернулся домой. Куркуль всегда остается куркулем, а националист националистом…

– Что запомнилось про 1942–1943 годы?

– Селяне были самостоятельны, занимались землей и хозяйством. Жизнь шла однообразно. Новостей с фронта почти не приходило. К тому же народ был безграмотный. Редко кто там мог газету прочитать, да тем более если она на немецком. Однако недовольных хватало. В селах снова появилось підпілля (подполье). В него вошли те коммунисты, которых не расстреляли. Собирались обычно ночью на кладбище. По дороге на Дрогобыч возле села Опоры есть большое кладбище. Вот на нем со всего района собиралось человек тридцать-сорок. Существовали подпольные группы в селе Копачи, в Грушево, в Бильче. В 43-м году к 1 Мая комсомольцы Иван Хамандяк и Костецкий на высоких тополях возле церкви повесили красный прапор (флаг), который никто не мог снять. Полицаи предлагали гроши, но никто не согласился.

О собрании на кладбище обычно сообщали молодые девчата или хлопцы. Записок не было, говорили условные слова. На этих собраниях обсуждали новости с фронта, советовались, как действовать дальше. Люди радовались каждому освобожденному городу или району. Знали мы и про Сталинград, и про Курскую дугу. Народ узнавал от подпольщиков, что Красная Армия уже наступает и освобождает города. Знали мы и о Ковпаке. В подполье неожиданно прошел такой слух, что он пришел на Тернопольщину, а потом и на Ивано-Франковщину. Он проходил от нас по Збручу в районе Збаража под Волочевск и на Галич. Через Скалат прошел партизанский обоз. При этом говорили, что немецкие гарнизоны разбиты, а партизаны открыто идут на Карпаты. Вот это была новость! Мы даже петь начали: «Запрягайте, хлопцы, коней…» Когда националисты узнали, что Советы идут к нам, поднялась паника, они стали убегать. Ковпака настолько боялись, что кое-кто даже в Польшу уехал. Потом поползли дурные слухи о том, что Ковпака разбили. Пришли плохие новости из-под Яремчи о том, что их там сильно потрепали в боях.

– Приход Советской Армии весной 1944 года чем запомнился?

– То была большая радость. Народ дюже витал (радовался). Мы, пацаны, все потекли смотреть, как через взорванный мост на реке проходили танковые части. Люди толпами стояли вдоль дорог. Народ добре встречал Красную Армию. К нам в село ночью першими зашли танкисты.

Вскоре вернулись до нас секретарь райкома Антоненко и голова райисполкома Ефим Афанасьевич Ковбаса. А кто-то из националистов бежал вместе с немцами, но богато и осталось. Кто был причастен к убийствам, тех сразу забрали, а кто не причастен к дюже тяжелым грехам, тех советская власть не трогала.

В 1947 году снова случился неурожай. Много тогда народу пострадало. Помню, пару раз мама ездила за продуктами в Тернополь, там ситуация с продуктами была лучше.

К нам прислали учителей с Восточной Украины. Как только освободили район, Ефим Афанасьевич Ковбаса пришел в село и тут же назначил Михайла Васильевича Липу председателем сельсовета. Ни выборов, ничего не было. Пришел и секретарь партийной организации, старый коммунист. Начали записывать проверенную молодежь в комсомол. Вот тогда, в 1945 году я и вступил в комсомол, стал секретарем комсомольской организации в школе. Я ведь из бедняков, так что мне в жизни могла помочь только советская власть. Учился я хорошо, был отличником. Из нашей школы более ста человек стали комсомольцами. Больше сотни состояли в парткомитете.