Я зашел по какой-то надобности в следственный корпус, а Кука как раз привели на допрос. Следователь, мой старший товарищ, попросил побыть с подследственным, но в разговоры с ним не вступать. Но мне так хотелось поговорить с Куком. Ему, вероятно, тоже. Мы так увлеклись разговором, что нас потом пришлось разнимать – когда следователь вернулся, да еще и в сопровождении высокого начальства, мы держали друг друга за грудки…
А потом Куку сказали, что за ним будет закреплен оперативный работник, который будет приносить литературу и с которым можно беседовать на любые темы, за исключением самого следствия. И тут он попросил, чтобы это был именно я. Начальство заинтересовалось. Мне было поручено оказывать на него идеологическое воздействие.
Но как я уже говорил, в определенных вопросах Кук ориентировался лучше меня. Он остался верен своей националистической идеологии. Стало понятно, что привлечь его к сотрудничеству в качестве нашего агента не получится. Но задействовать его в нужных нам мероприятиях мы все-таки сумели. Работать с ним было тяжело, но интересно. И все время приходилось быть начеку. В споре он был опасным противником, обладавшим обширными знаниями по истории Украины, по таким животрепещущим вопросам, как национальный и земельный. Споря со мной, Кук виртуозно вплетал в свою националистическую идеологию марксистско-ленинские выкладки. Я же иногда настолько увлекался дискуссией, что забывал о «прослушке» и допускал серьезные ляпы в разговоре. Потом пришлось с разрешения девчат из ОТО кое-что подтирать из записей. С другой стороны, не «подпевай» я ему в чем-то, диалога бы не получилось.
– Что собою представляла жена Кука?
– Матерая бандеровка, родом из Днепропетровска. Одно время он сидел в одиночке. Но потом его поселили вместе с женой в отдельной камере под номером 300, которая выглядела как обычная комната.
– Вы обмолвились, что лично общались с боевиком, который взял Кука…
– Я вместе с ним сидел в бункере, в пяти километрах от станции Здолбунов. Кстати, в тех местах провели последнюю операцию: обложили одного оуновца. Он застрелился в бункере. Так там и остался, даже не стали с ним возиться, просто засыпали его землей. А мы в бункере изображали подпольщиков, «боевку», ждали связных. Их, бывших бандитов, четверо: Чумак, Партизан, Матрос, четвертого забыл, да я пятый, – бункер большой был. Если бы пришли бандиты, то мы бы их нормально встретили. Матрос с рацией сидел… К чему рассказываю? Он (Чумак) настолько хотел угодить этому Партизану, просто души в нем не чаял. Сидим-сидим… Что-то пивка захотелось. А тот сразу к Партизану, смотрит: «Давай я сбегаю!» Но Партизан – это он в книге. На самом деле его по-другому звали.
Чумак мне как-то поведал: «Опер Григорий, честно признаться, была мысль порешить тебя и уйти в лес. Но ты не бойся, ты хороший человек».
После операции с Куком он какое-то время сотрудничал с органами. Потом ему помогли с квартирой, с документами, с устройством на работу. Мало того, он еще женился… на работнице партийных органов. В свое время Тимофей Амвросиевич Строкач, бывший тогда министром госбезопасности Украины, обещал ему за захват Кука живым звание Героя Советского Союза и квартиру аж на Крещатике. Вот Кука поймали, а из Москвы от Хрущева приходит указание – расстрелять! И тут уже не до Золотой Звезды – ее он, конечно же, так и не получил, – и пусть скажет спасибо чекистам Украины и лично Зубатенко за то, что остался жив.
В конце 60-х еду на троллейбусе по Киеву, смотрю – на остановке Чумак, собственной персоной. Я не окликнул его, решил не беспокоить…