В наших тяжелейших условиях люди в большинстве выглядели старше своих лет, через это тяжело было угадать их возраст. Однако Скоб неплохо держался. На вид ему было между 1918–1920 годом рождения. Родом с окраин Галича, учитель по специальности. Вступил в подполье в час немецкой оккупации. У него были жена и сын. Жену вывезли в Сибирь, а сына МВД поместило в детдом. В сороковых годах подпольный провод назначил Скоба на подпольную работу в Хмельницкую область. Все это он мне поведал в момент совместного пребывания в бункере.
Те несколько дней мне приходилось крепко сдерживать себя, чтоб ничем не выдать, что, невзирая на столь почтенный подпольный стаж, Скоб произвел на меня плохое впечатление. Он был худой, среднего роста, с остатками редкого светлого волоса на почти лысой голове. Линялой краски очи бесперерывно бегали, перескакивали с предмета на предмет. Собственно глаза его, а также претенциозные манеры, такие неестественные в наших условиях, да еще и иные, нечетко очерченные субъективные признаки вызывали во мне антипатию к нему…
…Как обычно, харчи в бункере были поганые. Скоб кривился, не мог есть их, отговорился, что болен язвой желудка. У него была запасная нейлоновая сорочка, недоступный для подпольщиков люкс и свежий новый рушник с вышивкой, сделанной, возможно, женскою рукою…
…Седьмого июля нас четверо, Орлан, Скоб, Чумак и я, вышли с Кременецких лесов. Взяли с собою стольки припасов, чтоб нам хватило на три дня, пока не встретимся со Скобовыми связными.
…Встреча была назначена в леске за старым польско-советском кордоном. Мы добрались туда, уже как развиднелось. Скоб ушел на встречу, потом вернулся, приведя с собою трех связных. Третий был из местных, молодой, здоровый, недавно принятый в подполье.
– Почему вы так сделали? Я ж вам внятно сказал, что на встречу могут прийти лишь те два, каких я видел, – резким тоном спросил его Орлан.
Скоб смолчал на то. Потом посоветовал Орлану, сказав, что нас тут слишком много, чтоб разом расквартироваться, нехай Чумак пойдет ночевать с тем молодым на другое место. Орлан согласился.
Те люди решительно не были осторожны. До места нашего постоя уже вытоптали тропку, какую не только что опергруппа, а даже пастухи могли нас выследить. Мне стало охватывать беспокойство…
На месте ночевки нас ждали свежий хлеб, сало и даже белые коржики. Какая роскошь – мы и на Пасху белого хлеба не видели. Скоб не ел, лишь сразу улегся спать. Голодные, мы оба поели с аппетитом, и сон нас свалил прямо на месте.