Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших

Им указали дорогу на переправу в Качалино, а на нас глянули: «Минометчики нам нужны! Пойдете?» — «Да как же мы пойдем? Мы ж должны встретится с командиром роты на мосту у Качалино. Он придет, а нас не будет — потом неприятностей не оберешься!» — «Да вы теперь о командире роты забудьте! Где он остался? Он уже в окружении. Забудьте! А вы попадете к заградотряду и будете тогда воевать под своим автоматом! Вот мы вас берем — так идите, а то…» В общем, припугнули нас. Повели они нас — ночь, там с полкилометра. Привели — группа лежит с 10–15 человек — накрытые, кто палаткой, кто шинелью — все спят наповал. Лейтенант указал: «Тут ложитесь, к вам утром подойдут и укажут вам командира отделения, будет знать и воевать с нами». Мы там и легли на том месте. Не успели задремать, по нам начали стрелять. Рядом балка — и они в балку, мы только голову подняли, то кучка была, а то уже кучки той нет, все в балку! Мы выскакиваем — и за ними! Оказывается, они уже были под прицелом немца, их группа 33-й стрелковой гвардейской дивизии была где-то 20 человек.

По балке идем, солнце встало, идем по направлению к Дону. Нас «рама» заметила, сфотографировала, и минут через десять появляются «мессершмитты» и начинают нас долбить. Ну, мы ж не знаем ни командира отделения, никого, я своему другу говорю: «Знаешь что, давай от них отрываться, иначе мы попадем к немцу в руки! Давай бежать с кольца к Дону!» Он меня послушал, разговоров больше не было, и мы оторвались от них — и вперед к Дону — а они за нами, не отстают.

Я почувствовал, что должны мы с противником встретиться, просто как предчувствие такое… Я с гранаты чеку вынимаю, остается граната у меня на боевом взводе и стоит руку разжать — взрыв и меня нет! Я и уже подумал, сколько наших погибло — и мне все равно погибать. Так я лучше погибну от своей гранаты. Эта мысль еще не прошла, как я натыкаюсь на немецкий бронетранспортер, во ржи мы шли, выше человека ростом, рожь хорошая. Вот столкнулись с ним — кузов и борта, все железное, они сидели, я как заору: «Руки вверх!» Показал им гранату. Они не ожидали меня просто, откуда я взялся такой? Сразу повскакивали и руки держат вверх, у меня мысль мгновенная: «А что я с ними буду делать, ведь сам я уже в окружении». Я не кидал гранату, а так через борт перекинул и глянул в след гранате — она покатилась по полу и одному немцу под ноги прямо. Он подпрыгнул, испугался. Камнем под машину ближе к кабине, и тут же взрыв! Что там с ними в кузове получилось, я не знаю, но знаю, что машину порвало, а немцы где там, как они побиты, не знаю, не видел их. Даже в кабине никого не осталось. Такой взрыв сильный был — машину разнесло. Наверное, там еще их боеприпасы были. Тут же наши с 33-й дивизии следом за мной бежали и всю эту картину видели. Подбежали и унесли меня, и по щекам меня, и в рот мне стали дуть, поняли что меня контузило, приглушило полностью… еле слышу разговор: «Да это чужой солдат, что вы с ним возитесь? Пошли, а то и нам будет». Другой говорит: «Да нет, он не чужой, видишь — он уложил немцев! Это свой!» И все — чувствую, как на меня накатывается какой-то камень, теряю я все силы и сознание, отрывается от меня все… Не помню, как через Дон меня перевозили. Только уже помню, но не знаю через сколько, стук колес по железной дороге — на стыках они ж стучат — вот стук до моих ушей дошел, а где я, и опять в какую-то яму ухожу.

Пришел в себя в Ряжске Рязанской области, уже в больнице, передо мной врачи или сестры, кто-то был в халатах белых, и я понял, что спасен.

Скажу тебе, что те солдаты, что воевали на правой стороне Дона, они же видели силу немецкую и видели свою силу, с чем мы воевали, и с чем они воевали. Мало веры было, что наша Победа будет, они намного нас сильней. Но, видишь ли, нас убеждали, что мы духом сильней, но дух его разве поймаешь?! А немца видишь вооруженного до зубов.

Орлов Николай Васильевич

Отец ушел через два месяца после начала войны — он стрелок-радист был в дальней авиации, на Берлин летали, в Берлине закончил и вернулся, награжденный был, раненый, и прожил 96 лет. Мама воевала здесь, в 10-й дивизии НКВД, она город хорошо знала и была проводником. Я один остался. Соседи друг другу помогали сначала, потом ополчение организуется. Мы где-то 13 августа с ребятами кто остались, на берег Волги спустились, развели костер — рыбки пожарить, картошки сварить, и отметили мой день рождения! Уже бомбежка началась. Но еще до 23 августа здесь небольшие налеты были. Потом многие ушли на фронт. Я остался здесь, в ополчении. Мать не отпускали, а так через соседей передавали, что она там пока на казарменном положении, они до Калача ходили там, помогали. Короче, я отца увидел только в июле 1945 года, а мать увидел еще здесь в сентябре — 25 сентября мы обоюдно узнали, что мы живы.