Я дрался в Сталинграде

25 ноября 1942 года нас вывели из резерва 24-й армии к передовой. Мы шли из села Паныпина через балки и распадки в направлении на юго-запад. Метель «разрывала» нашу полковую колонну. Подходили к передовой под звуки канонады. Всегда, когда снова возвращаешься на передовую, была какая-то внутренняя дрожь, непонятный страх. Приказали явиться в штаб батальона, я передал роту своему политруку, младшему лейтенанту Ивлеву, опытному фронтовику, с которым мы воевали вместе еще на СЗФ. Комбат, капитан Тувов, поставил задачу – идти на хутор Вертячий. Здесь же находился наш комиссар батальона Серебрянников, молодой невысокий интеллигентный человек, носивший очки. Шли всю ночь, а утром, еще затемно, увидели брошенные старые землянки и заняли их для отдыха. В обед появился старшина с термосами и нам еще выдали сухой паек на три дня, а где-то в 16:00 всех батальонных и ротных командиров собрал у себя комполка подполковник Караваченко и отдал приказ: «Затемно захватить овраг в северной части хутора Вертячий». От этого оврага до центра хутора было километра два, и тем самым мы перекрывали немцам единственную возможность прорваться из окружения. 26 ноября в шесть часов утра мы развернулись в цепь повзводно и пошли вперед, за нашей спиной появились Т-34, а в ста метрах впереди уже горели три немецких танка. Мы прошли спокойно первые 150 метров и почти без боя взяли первую немецкую траншею, на снегу валялись еще теплые гильзы. Мы прошли еще только метров сто, как немцы открыли сильный артиллерийский, пулеметный и минометный огонь, на участке наступления 3-го взвода сразу загорелись два наших танка. До балки оставалось метров триста, мы накопились в распадке, а немцы засели на противоположном склоне балки. Немцы отходили, пытаясь контратаковать, нас все время обстреливали из пулеметов и минометов, по всей линии немецкой обороны шел ожесточенный бой. Только в такие минуты человек понимает, какое это великое счастье – залечь в снегу, хоть и под плотным огнем, но не идти в полный рост в атаку на пулеметы. К одиннадцати часам вечера соседние батальоны смогли продвинуться на двести метров впереди нас, а мы по-прежнему лежали на снегу. Стоял тридцапятиградусный мороз. В час тридцать ночи началась артподготовка, ударили залпы «катюш», и под прикрытием артогня мы смогли продвинуться еще на сто метров. Около полудня снова заговорила наша артиллерия, вперед пошли танки, и мы смогли ворваться на хутор, дома в котором были полностью разрушены. Услышал свист снаряда… А очнулся уже в госпитале, с тяжелой контузией, ничего не слышу. Подошел наш санбатовский хирург, мой земляк, киевлянин Исаак Харитонович Степанский, и я поверил, что все обойдется на этот раз. Только 5 января 1943 года я вновь вернулся в свою роту.

В роте семьдесят бойцов, но знакомых лиц было мало. В эти дни наши потери восполнялись любым возможным способом, нередко приказом старшего офицера забирали в тылах отставших от своих частей солдат, не смотрели, кто артиллерист, а кто обозник, и бросали их к нам на пополнение. Погиб мой «старый» взводный, лейтенант Ошивалов, и вместо него взвод принял старший сержант. Восьмого января мы наступали на Ерзовку, землю которой мы в августе сорок второго года обильно полили своей кровью. Мы шли навстречу частям 62-й армии, но через два дня нас развернули на восток, перед нами была высота 117,5, которую надо было брать. Один из взводных, бывший бригадир из тюменского леспромхоза, первым повел своих бойцов через балку, и они взяли в плен пятнадцать немцев. Но немцы держались за эту высоту «зубами», доходило до рукопашных, за два дня мы выдержали семь контратак. В рукопашной схватке немец уже в падении разбил мне прикладом колено, но я успел застрелить его из пистолета. После этой высоты мы дошли до разъезда 564-й километр и в метель подошли к разъезду Конный. Огнем из бараков немцы положили нас в снег, мы лежали под пулеметным огнем и уже не чаяли оттуда благополучно выбраться, как появились наши танки. Подбежал к бараку и забросал немцев гранатами. Гитлеровцы стали сдаваться, они были все изможденные, голодные, заросшие, на каждом по нескольку комплектов одежды, на ногах боты из соломы. Пленных никто не расстреливал, во-первых, командиры не допускали самосуда, во-вторых, играл свою роль «шкурный вопрос» – взял пленных, тебе за это благодарность от командования, а кому и награда. После разъезда Конный нас развернули на юг в направлении хутора Новая Надежда, где снова пополнили личный состав.

Дальше мы брали Городище, где в районе кладбища немцы организовали опорный пункт. Там все было перепахано снарядами, не земля, а сплошные воронки, только кое-где торчали деревянные кресты. Мы взяли этот опорный пункт, немцы моментально перешли в контратаку, а мы кинулись вперед, к ним навстречу, и немцы побежали, не решившись на рукопашный бой. Роты вышли в район «Стадиона» и там, где находилась школа № 34, получилось настоящее побоище.