Я дрался в Сталинграде

8 июля нас, 126-ю дивизию, стали грузить в эшелоны и – на фронт. Это не та 126-я, которая участвовала в боях летом 1941-го под Сувалками. Та дивизия была расформирована и номер был передан нам. С этим номером нас перебросили под Сталинград. Мы прибыли 31 июля, а 4 августа переправились на правый берег, разгрузились на станции Гумрак и пошли своим ходом в сторону Обгонерово. Самолеты в сторону Сталинграда летят 80—100 штук. Подошли к Тебектенерово. Скот бродит, никого нет. Жуть такая. Темнеет. Ночью занял оборону 690-й полк и наш второй дивизион, а 550-й – Обгонерово, и в стыке – 366-й. Утром проснулись – идет колонна. Кто такие? Может, наши отступают. Нет, немцы. Давай открывать огонь. У меня связисты были в роте, не только в батальоне. Что тут надо сказать. Мы долго держались. Танков у них было немного, но авиации – уйма. Связь рвалась постоянно. Зениток у нас не было, и наших танков я не видел до 20 ноября. «Катюши» иногда прибегали – отстреляются и умотают. Дивизия была растянута километров на 25. Немцы начали нажимать на 690-й полк, на его правый фланг, и нас потеснили километра на два. Заняли позицию на Тебектинеровской балке. Тут мы держались. 28 августа приехала баня. Я помню, что коленки у меня уже были рваные. Я говорю: «Не пойду! Пока в Дону не искупаюсь, менять штаны не буду!» Мы ничего не знали, но оказалось, что 64-я армия отходит, а 126-я дивизия остается прикрывать этот отход. Я, конечно, тогда этого не знал. Может, даже командир полка не знал. 29-го утром началась кутерьма. В 6:30 пошли немецкие танки. Командир дивизии – Сорокин. Я с НП пришел завтракать и слышу, что-то трещит на бугре, да что-то звонко… Говорю: «Чехановский, пойди взгляни». Он приползает, его ранило: «Танк немецкий!» О, елки-палки! Я побежал на 4-ю батарею, лошади были вкопаны. По бугру бегу, пули только свистят, но не попали. Прибегаю на позицию, все раскурочено, народ побитый. Елки-палки, гляжу, а там – танков туча. Я вниз бегу, вижу – ездовые. Стали мы отходить по балке. Лошадей всех поранило. Оставили лошадей. Он бомбит. Залезаю на бугор. Там ездит одна бронемашина с белым флагом, чтобы мы сдавались. А танки нас окружили, и чтобы прорваться к Сталинграду, надо пройти через стену танков. Как же быть дальше? Я ребятам говорю, пойдем прямо на танки, а что еще делать? Видимо, у них кончились в пулеметах патроны, и они палили болванками: «Пойдем прямо, гуськом, метрах в тридцати друг за другом». Так и пошли на танки. Сдаваться в плен мне нельзя. Что родители будут думать? На наше счастье, по танкам с тыла начала стрелять «сорокопятка». И шесть танков повернули башни и сместились, оставив промежуток метров 150. Мы в этот промежуток и проскочили. Нас было человек десять. Ушли мы километров за пять, видим: зенитные орудия на прямой наводке. Тут кухня – нас накормила. Потом эти зенитки сматываются и тикают в сторону Сталинграда, и мы с ними. Прикатили в Сталинград, к переправе. Пошли. Есть нечего. Смотрим, наш самолет. И вдруг загорелся и упал. Такое ощущение неприятное. Пасмурно. Войска ходят-бродят. Да-а… Вдруг смотрим, наш командир полка Васильев с нашими же ребятами – на полуторке: «О! Садись!»

Нам дали участок под балкой Купоросной. Сказали, чтобы продержались 3–4 дня, а потом сменят. Восемь суток мы бились. Связь держалась только от командира полка, батарея у нас была – только два орудия 122-мм, что успели вытащить из того окружения. До Волги метров 200. Утром пойдешь умыться, боже мой! Плывут трупы. Жуть такая. 16 сентября нас отвели. Переправили в Бекетовку. Там встали, а потом нас перебросили на остров Голодный, только артиллеристов. Дали дополнительно орудия. 5 ноября нас переправили на правый берег и передали в 51-ю Армию. Мы пошли на юг, там есть озера Цаца и Барманцак. Землянки немецкие. Вымылись в бане. Легли. Утром встали – вшей на нас по двести штук!

Вот 20-го пошли в наступление. Подготовку сделали. Вышел я из окопов, назад оглянулся – танки развернутым фронтом. У меня волосы дыбом. Боже мой! Я не видел наших танков. У меня в голове, что это – немецкие танки с тыла зашли. Думаю, елки-палки! Нет же у нас такого количества танков! Вот мы пошли. Наутро мы были в Обганерово. Там уже танки натворили дел. Столько они потоптали всяких румын, столько всякой техники! Черт возьми! Лежит кто-нибудь, а через голову – след танка. Пошли мы на Котельниково. Пушки у нас уже были ЗИС-З. Вот мы вели бои за Жутово – один, Дорганово. Что-то нас, артиллеристов, было мало. Танки ушли. Нас был дивизион и – все. То там прорвется, то сям. Помню в Жутово паренек-автотехник был тяжело ранен. Все кишки – наружу. Он еще говорит: «Вот адрес, напишите жене письмо, вот адрес, все объясните…» Шевцов, санинструктор, тот его перевязывает, а руки переломаны. Паренек умер, а я спрашиваю Шевцова: «Ну, ты же видел, что ему не помочь». – «Нельзя. Мы должны работать до последнего».

Ульянов Виталий Андреевич