Я! Еду! Домой! Я еду домой!

К машине дошел без приключений, привинтил лейку, начал заливать воду в радиатор. Не торопясь, с паузами, давая возможность выпустить воздушные пробки. Во время пауз выглядывал то с одного бока, то с другого, опасаясь, чтобы ко мне по мертвой зоне никто не подошел. Но никто не подходил. Залил радиатор, из которого закапало чаще, налил и в расширительный бачок. В Аризоне воду в радиатор лить не страшно – не замерзнет. Другое дело, что вода нужна дистиллированная, но ничего, мне бы до места доехать, а там хоть трава не расти, в лагере у меня фургон есть.

Пошел на вторую ходку – уже не так нервно, но все же опасливо. Набрал воды опять, и, когда направился к дому, чтобы возле стены протиснуться по цементной отмостке за живую изгородь, входная дверь распахнулась. Канистра с глухим стуком упала на бетон, а я сделал шаг назад и вскину автомат. И онемел.

Ожидал я чего угодно, но не такого. Прямо передо мной стояла высокая худенькая блондинка с голым загорелым животом и колечком в пупке, в широких, складками падающих на землю джинсах, в вязаной шапке на не слишком густых белых волосах, которые при этом умудрялись отдельными прядями падать на глаза. В открытом вороте на худых ключицах лежит какой-то эзотерический символ на черном шнурке. Шея длинная, тонкая, как и все у нее, лицо очень узкое, с маленьким ртом, курносое, довольно симпатичное, на котором из-за загара противоестественно ярко выделялись светло-голубые большие глаза под тонкими редкими бровями. Ну и пирсинг везде, где только можно. И на губе, и в носу, и в одной брови, и в ушах.

– Здравствуйте, – сказала девушка с заметным, совсем не американским акцентом. – Я Хендрике. Можно звать Дрика. Я недавно приехала из Голландии, из Амстердама.

В опущенной тонкой руке, перемотанной на запястье многочисленными ремешками и шнурочками, висел яркой расцветки рюкзак. Мало того: к нему был прикреплен деревянный этюдник и папка для листов. С ума сойти.

Она откинула падающие на глаза пряди очень узкой кистью с тонкими, скорее даже тощими пальцами, унизанными многочисленными мексиканскими серебряными кольцами, уставилась своими светлыми глазами прямо в мои. Пыталась уставиться, потому что максимум, что она могла увидеть, – это свое искаженное изображение в черных очках.

– Привет, – ответил я, опуская карабин. – Я – Андрей. Андре, если проще. Ты здесь живешь?

Я показал стволом винтовки на дом, из которого она вышла.

– Три дня жила, – подняла она руку и показала три пальца. – Дом не мой, а подруги моей матери. Она тоже из Голландии, но переехала сюда. Я приехала к ней в гости четыре дня назад. На следующий день она уехала на машине в супермаркет и не вернулась. Я даже хотела улететь обратно, звонила в аэропорт, но рейсы отменили, такси тоже на вызов не приезжали. Я никого здесь не знаю, мне некуда идти, и я сидела дома. Вчера кончилась еда. Вокруг дома бродили мертвые. Один черный, вон тот, несколько раз бился в окно, заметив меня, и я боялась, что он прорвется внутрь.

– А еще живые люди на улице есть?

– Я никого не видела, – вздохнула она. – Я хотела убежать, слышала по телевидению, что где-то в городе есть военные. Но я не знаю адресов, и карты у меня нет, и вообще я ничего здесь не знаю. Все же пошла, но вон там… – показала она на второй дом от перекрестка, – …там стоял какой-то мертвый, он погнался за мной и был очень быстрым. Я еле убежала, заперлась в доме, и он долго стоял на дорожке, потом ушел. Вы мне поможете?

Так вкратце она изложила мне незамысловатую, но, если вдуматься, очень трагическую историю. Ладно, я хоть год здесь прожил, все и вся уже знаю, не пропаду. А вот этот ребенок? Приехала, а ее в первый день бросили одну – и все. Куда идти? Что делать? Помирать с голоду?

Понятно, это она за мной все время подглядывала, не решалась выйти. А как тут решишься? Молоденькая, довольно хорошенькая, тем более что местные красотой вообще не избалованы, никого не знает. И что делать ей? Сутки поголодала, а потом решилась. Ни в чем не виню, все понимаю. Сидела бы и дальше – стало бы только хуже.

Ладно, что с ней еще делать? Будем считать ее знаком судьбы. По крайней мере, она тоже приезжая и тоже хочет на тот континент.

– Вы мне поможете? – уже со страхом повторила она.

Я спохватился, отвлекся от своих мыслей, кивнул:

– Конечно. Но есть вопросы. Стрелять умеешь?

– Не-а… – мотнула она головой так, что светлые волосы хлестнули ее по щекам.

– Машину водить?

– Ага.

Теперь вертикальный кивок: пряди попали в глаза. Как она к этому привыкла? С ума ведь сойти можно, если что-то в глаза лезет.

– Уже лучше. Что еще умеешь?

– Рисовать. Я изучаю искусство.

Полезный навык, ничего не скажешь. Однако вызывает уважение, если она не «черные квадраты» рисует. Совпадение или нет, но я тоже рисую, и всегда рисовал. Только вот в последние годы подзабросил, к стыду своему. В бизнес ушел.

– Голодная?

– Очень.

Опять вертикальный кивок – и я заранее прищурился, ожидая, когда волосы хлестнут ее по глазам. Так и получилось, но она и не поморщилась.