Я ее любил, Я его любила

Я вытянула руку. Ну-ка, посмотрим, который сейчас час… Без четверти десять. Где наш маленький страдалец? Где же он? Может, в кино или в театре? Или ужинает где-нибудь? Они, должно быть, уже съели закуску… он щекочет ей ладошку и думает о том, что будет потом. Осторожно, официант идет! Она отнимает руку, улыбается ему в ответ. Или они уже в постели? Скорей всего… Если я правильно помню, в начале романа часто занимаются любовью…

- Ты цинична.

- Я защищаюсь.

- Что бы ни делал Адриан, он несчастлив.

- Хотите сказать - он несчастлив из-за меня? Я порчу ему все удовольствие? О, неблагодарная…

- Нет, не из-за тебя - из-за себя самого. Из-за этой жизни, в которой ничего не происходит так, как тебе хочется… И все наши усилия просто смехотворны…

- Вы правы, ах он бедняжка!

- Ты меня не слушаешь. - Нет.

- Почему ты меня не слушаешь? Я откусила кусок хлеба.

- Потому что вы как бульдозер - все разрушаете на своем пути. Мое горе… Что вам мое горе? Уже сейчас оно вас обременяет, а скоро начнет раздражать, я уверена. А тут еще и кровные узы… Дурацкое понятие… Вы были неспособны, прижать к груди своих детей, хоть раз сказать им, то вы их любите, но при этом я точно знаю, в любой ситуации вы встанете на их защиту. Что бы они ни сказали, то бы ни сделали, они всегда будут правы перед нами, варварами. Перед нами, у которых другие фамилии.

Ваши дети не слишком часто вас радовали, но критиковать их позволено только вам. Вам одному! Адриан смылся, оставив меня и девочек. Вам это, конечно, не нравится, но я не надеюсь, что вы его обругаете. Хотя бы пара крепких выражений… это ничего бы не изменило, но мне было бы так приятно! Так приятно! Да, знаю, это выглядит жалко… Я и сама жалкая. Но всего несколько точных, обидных слов, как вы это умеете… Почему нет? В конце концов, я это заслужила. Я жду приговора патриарха, сидящего во главе стола. Все эти годы вы судите всех без разбора. Хороших, плохих, кто достоин вашего уважения и кто нет. Все эти годы я терплю ваши речи, ваше самоуправство, высокомерие, молчание… Всю эту липу. Показуху… Сколько же лет вы нас дурачите, Пьер…

Знаете, я ведь простая душа, мне нужно, чтобы вы сказали: «Мой сын - мерзавец, и я прошу у тебя прощения». Мне это необходимо, понимаете?

- Не рассчитывай.

Я взяла наши тарелки. - А я и не рассчитывала.

- Хотите десерт? - Нет.

- Ничего не хотите?

- Значит, все пропало… Я потянул не за ту ниточку. Я больше его не слушала.

- Узел еще больше затянулся, и мы сейчас как никогда далеки друг от друга. Итак, я старый дурак… Чудовище… И что там еще?

Я искала тряпку вытереть стол.

- Так что же еще?!

Я посмотрела ему прямо в глаза.

- Послушайте, Пьер, я много лет прожила с человеком, который ни на что не годился, потому что отец никогда не был ему настоящей опорой. Когда мы познакомились, Адриан вообще ни на что не мог решиться, так боялся вас разочаровать. А если он и брался за что-то, то это меня угнетало, потому что делал он это не ради себя, а для вас. Чтобы вас удивить или насолить вам. Спровоцировать или доставить удовольствие. Это было так трогательно. Мне было всего двадцать, и я пожертвовала ради него своей жизнью. Чтобы слушать его и гладить по голове, когда он не выдерживал. Я ни о чем не жалею, тогда я просто не могла поступать иначе. Я просто заболевала из-за того, что такой парень, как Адриан, занимается самоуничижением… Мы ночи напролет пытались разобраться, анализировали обстоятельства. Я тормошила его. Тысячу раз повторяла, что его история совершенно банальна! Мы принимали правильные решения и не следовали им, находили новые, и, в конце концов, я оставила учебу, чтобы он мог продолжить свою. Засучила рукава и три года подряд доставляла его на факультет, прежде чем отправиться на работу в подвалы Лувра. У нас был уговор: я не жалуюсь, а он больше не говорит мне о вас. Я не ставлю это себе в заслугу. Я никогда не говорила Адриану, что он лучше всех на свете. Я просто любила его. Лю-би-ла. Понимаете, о чем я?

Теперь вы понимаете, почему мне сегодня так хреново? Я вытерла тряпкой стол, огибая его руки, лежащие на нем.

- Доверие вернулось, блудный сын изменился. Он стал вести себя по-взрослому, вот он уже меняет старую кожу на новую под растроганным взглядом злого папочки. Согласитесь, неприятно?

- Вам нечего ответить?

- Нет. Я иду спать.

Я включила посудомоечную машину.

- Ладно, спокойной ночи.

Я кусала губы.

О многом, очень неприятном для меня я так и не сказала.

Я взяла стакан и села на диван. Сняла туфли и прилегла на подушки. Встала, чтобы взять бутылку на столе. Поворошила огонь в камине, погасила свет и снова зарылась в подушки.

Я жалела, что так и не смогла напиться. Я жалела, что приехала сюда. Я жалела… Я жалела об очень многом… Об очень многом…

Я положила голову на подлокотник и закрыла глаза.

- Ты спишь? - Нет.

- Он налил себе выпить и сел в кресло рядом со мной.

На улице по-прежнему завывал ветер. Мы сидели в темноте. И смотрели на огонь.

Время от времени один из нас отпивал глоток из своего стакана, другой делал то же самое.

Нам не было ни плохо, ни хорошо. Мы устали.