Я - Эль Диего

Однажды я смотрел телевизор и чуть не умер, увидев как Шакил О'Нил прогуливался своими семимильными шагам и около стадиона, и кто-то бросил ему футбольный мяч. Этот тип перекинул мяч с ноги на ногу, обутые в безразмерные туфли, посмотрел в камеру и произнес: «Диегоумарадоуна». Я чуть не помер со смеха прямо перед телевизором! Я люблю тебя, Шакил!!!

Если брать в расчет автомобильные гонки, то здесь мне больше всех нравился Айртон Сенна. Если вдруг у меня когда-нибудь появится сын, я назову его Айртоном, в честь этого бразильского пилота. И это обещание я дал на его могиле, когда посетил ее на кладбище в Сан-Паулу. Он был самым великим, потому что всегда двигался вперед, несмотря ни на что: в дождь, когда все тормозили, он нажимал педаль газа. Для этого нужно иметь не только восприимчивость, но и мужество.

Лучшим боксером из тех, что я видел на протяжении своей жизни, я считаю Рэя Шугара Леонарда. Но для моего отца, который понимает в этом деле, самым великим был Мохаммед Али, которого я не видел. В течение длительного времени я учился драться у отца и дяди Сирило, который также играл в футбол в Эскине. И кое-чему научился, вам не кажется? Такие ноги у меня благодаря тем тренировкам… Мне вообще очень нравится бокс: единственный раз, когда я посетил Лас-Вегас, пришелся на поединок, в котором Леонард победил Томми Хирнса. Это был захватывающий бой, и он навсегда врезался мне в память. Таким же образом никто и никогда не сравнится с Карлосом Монсоном. Если бы мне не вручили приз лучшему аргентинскому спортсмену века, я бы ни на секунду не сомневался, кто должен его получить. Конечно же, Карлитос Монсон.

Я говорю это потому, что прекрасно знаю, какая полемика развернулась вокруг этой премии: многие говорили, что ее достоин Фанхио, а не я. Я с уважением отношусь к Фанджо, как называют его в Италии, но я плевать хотел на тех, кто за него рвет на себе последнюю рубаху, и в то же время никогда не видел его в деле. И даже не имеет ни малейшего представления о том, кого он обыгрывал. Скажите мне, почему автодром Буэнос-Айреса носит имя Гальвеса, а не Фанхио? Кто-нибудь возмущался этим? Нет, никто не проронил ни слова. Поэтому я повторяю еще раз: если бы они хотели дать премию лучшему аргентинскому спортсмену века покойнику, пусть бы вручили ее дочери Монсона. К счастью, они выбрали того, кто еще жив, как например, я.

У меня также было достаточно возможностей познакомиться со знаменитостями, далекими от мира футбола. И из всех них я остановил выбор на одном человеке. Он меня просто поразил, и я не думаю, что найдется кто-нибудь, кто сможет его превзойти. Это, безо всякого сомнения, Фидель Кастро. Я трижды, включая этот последний раз, был на Кубе, и меня до сих пор охватывает волнение, когда я его вижу.

Я очень хорошо помню нашу первую встречу: был вторник, 28 июля 1987 года, почти полночь. Он принял нас в своем кабинете, прямо напротив Площади Революции. Я нервничал, запинался, ничего не мог толком сказать… Хорошо, что со мной были Клаудия с Дальмитой на руках, моя мать и Фернандо Синьорини. Тогда мы стали говорить обо всем подряд, например, он поинтересовался, нужно ли отдельное помещение для того, чтобы покормить Дальму, на что я ответил: «Нет, команданте, не беспокойтесь, она сама справится». Мы понимали друг друга мгновенно, хотя отдельные слова имели для нас разное значение. Когда он говорил «мяч», то имел в виду бейсбол; когда я говорил то же самое, то речь шла о футболе. Он спросил меня:

— Скажи мне, тебе не больно, когда ты бьешь по мячу ногой или головой?

— Нет.

— Слушай, задница, почему же тогда было больно мне, когда я играл в детстве?

— Потому что раньше использовался другой мяч, более тяжелый и менее удобный.

— А что нужно сделать вратарю для того, чтобы отбить пенальти?

— Нужно оставаться в центре ворот и в момент удара попытаться угадать, куда полетит мяч.

— Но это трудно.

— Очень трудно. Поэтому мы говорим, что пенальти — это гол.

— Скажи, а как ты пробиваешь пенальти?

— Я отступаю на два метра и поднимаю голову только тогда, когда наступаю на правую ногу, а левую заношу для удара. Тогда я и выбираю точку, куда буду бить.

— Но подожди, что ты говоришь? Ты бьешь, не глядя на мяч?

— Да.

— Товарищ, то, на что способен человеческий разум, не имеет границ, и я всегда себя спрашиваю: чего он может добиться вместе с телом? Это одно из самых больших достижений спорта. В это невозможно поверить. Скажи, это правда, что ты редко не забиваешь с пенальти?

— Да, но те, что не забил — все мои.

На этом он остановился, попросил разрешения и ушел на кухню, откуда вернулся с громадными устрицами. Пока я выпил пять бокалов вина, Фидель побеседовал с Тотой о еде и обменялся с ней рецептами… Потом мы вернулись к футболу, и он мне поведал о том, что давным-давно он был правым нападающим. Тогда я сказал ему с подколкой: «Ка-а-ак? Вы, правым? Вы должны были быть левым!».