Я - Эль Диего

Два матча против Перу, которые в итоге решили все, были кошмарными… кошмарнейшими! Первый, 23 июня в Лиме, стал матчем Рейны… Я говорю так потому, что уже весь мир знает о том, что этот парень загнал меня до смерти. В одном из эпизодов я неудачно распорядился мячом и выскочил за пределы поля просто, чтобы перевести дух. Так этот сумасшедший отправился вслед за мной! Когда же я продолжил играть, эта головка члена повторила все то же самое, только уже на другой стороне поля. А мне ведь рассказывали, рассказывали… У каждого есть свои средства и приемы, но я всегда применял другие. Каждый делает то, что может, нет? Но этот парнишка просто озверел… Он просто осыпал меня ударами. Хорошо, он играл у себя дома, а на следующей неделе их ждал матч в Буэнос-Айресе. Что я должен был ему сказать? Что там его убьют?… По прошествии времени, пережив все это, я пришел к выводу, что мне нравится, когда меня опекают вот так — один в один, потому что я мог обыграть их — быстренько, одним движением — и выйти к воротам. Когда же соперники применяли зонную опеку, мне было гораздо труднее. Но то, что делал Рейна… Подумайте только, что когда на Кубу мне прислали мяч с автографами всех перуанских футболистов с пожеланиями скорейшего выздоровления, его роспись также стояла там… С ума сойти: этот сукин сын достал меня даже в 40 лет, в Гаване!

После этого матча последовала игра в Буэнос-Айресе, 30 июня, в которой мы и завоевали путевку на Мундиаль. Мамочка, сколько нам пришлось пережить! Испуг, который я испытывал в тот вечер на «Монументале», мне больше не доводилось испытывать никогда в жизни, и сейчас я думаю, что на футбольном поле со мной такого уже не приключится. Но как такое могло быть, старик? Мы играли хорошо, впервые мы действительно играли хорошо, а получилось так, что в двух контратаках нам забили два гола, два гола в первом тайме… Мы говорили с Пассареллой, мы ничего не понимали… По дороге в раздевалку мы переругались между собой, потому что понимали, что проигрываем только из-за наших собственных ошибок. В перерыве Карлос ничего не сказал нам про голы, ничего вообще про случившееся в первом тайме; он кричал нам, чтобы мы обо всем забыли, чтобы мы начали все заново, чтобы мы вышли биться за путевку на мундиаль… и чтобы мы перестали заниматься херней!

Но я знал, что это будет нелегко, слишком уж мы нервничали. С нами происходило то же самое, что и в матчах с Парагваем и Венесуэлой… И мы вышли как на последний бой. Тут же Паскулли забил первый мяч, но этого было недостаточно. В один из моментов, после единоборства, я посмотрел на электронное табло, которое показывало 23 минуты. Я сделал одну передачу, посмотрел опять — было уже 32! Перуанцы, сукины дети, они ускорили часы или что?! И когда уже оставалось 10 минут, мы разыграли ту комбинацию — Пассарелла, Гарека… фиг его знает, кто еще! Я так и не понял, кто забил гол, но мне под руку подвернулся Педрито Паскулли, и я с ним обнялся, я обнимался со всеми подряд… Но его забил Гарека, иначе бы мяч прошел мимо.

До того момента я уже стал думать о слове «переигровка», и моя душа разрывалась на части. Физически я был просто разбит, с этим проклятым правым коленом: я мечтал ударить по мячу и вогнать его в угол, но он до меня не доходил… К счастью, в конце концов нам это удалось. Мы завоевали право играть на мундиале в Мексике, и тогда, клянусь моей матерью, я сказал Гареке: «Вот так, именно так мы победим в финале чемпионата мира: с огромным трудом, но победим!».

Команде не хватало сплоченности. Нельзя сказать, что мы не понимали того, что хотел от нас Билардо; мы прекрасно это понимали, но никак не могли раскрепоститься, освободиться. И кроме того, начался бардак.