Я, Елизавета

За спиной у меня послышалось яростное шипение, кто-то шумно выдохнул. Потом наступила тишина. Я застыла от гнева и стыда – сказать такое о моей матери! Однако сильнее гнева был страх – смертельный страх, который разделяли со мной все окружающие.

Это ересь – и к тому же измена! Король под угрозой смерти запретил обсуждать его религиозные нововведения и развод с Екатериной Арагонской. Людей сжигали заживо просто за то, что они слушали подобные разговоры, не то что дерзали их заводить. Марию как королевскую дочь миновало самое страшное из того, что грозило ее единоверцам. Однако сейчас я испугалась: она на свою голову превозносит старую религию – и где! В моих покоях, в моем обществе!

– Ваше высочество… – начала я.

– Не бойтесь! – Ее глаза цвета болотной жижи горели странным торжеством; никогда прежде я не видела в них такого огня. Она рассмеялась. – Вы испугались, что подобные речи приведут меня на костер? И вас заодно?

Мое молчание было знаком согласия.

– Ах, Елизавета, вы не знаете, какое случилось чудо! – Ее экзальтация была неестественной, она походила на горячечный жар. – Всемогущий Господь в своей великой мудрости смягчил королевское сердце и склонил его на нашу сторону! Наш отец отринул реформированную религию, отвернулся от лживой гордыни протестантизма и на последней стадии своего земного странствия обратился к Старой Вере, истинной вере Господней!

Король отвернулся от церкви, которую создал своими руками? И от ее чад?..

Снова, как в Хэтфилде, на меня дохнуло смертью.

– Король, мой отец? Он болен?

На лице сестры слабая, но ликующая улыбка.

– Здоров, как никогда, сестрица! Ибо теперь его душа спокойна, впервые с тех пор, как он расторг благословенный союз с моей матерью!

Я набрала в грудь воздуха и пересилила гнев.

– Простите, мадам, но всем известно, что брак короля и был причиной его душевных страданий. Библия говорит: «Если кто возьмет жену брата своего, это гнусно», и мой отец снизошел к вашей матери только из жалости к ее вдовству.

Странная радость Марии померкла, словно зимнее солнце. Теперь был ее черед гневаться.

– Поостерегитесь, леди, подобных разговоров – времена меняются!

Угроза была недвусмысленной. Но тут ее настроение вновь изменилось.

– Довольно хмуриться! Не бойтесь, дорогая сестрица! Вы еще дитя, никто не станет карать вас за гнусные ереси и ошибки прошлого!

Ветер изменил направление; снова проглянуло зимнее солнце.

– Впрочем, вы уже не дитя! Взрослая женщина! – Постное личико изобразило улыбку, которая у любой другой женщины означала бы подвох. Словно маленькое суденышко при смене галса, Мария вдруг сделалась резва, даже развязна. – А что вы думаете о замужестве, сударыня? Девица ваших лет должна каждый вечер досаждать святой Винифриде, покровительнице дев, просьбами послать ей красавчика муженька!

Муженька? Мужа?

Господи Боже мой!

Куда ее теперь занесло?

Легкий топот бегущих ног, девичий вскрик в пустом, коридоре эхом, прозвучали в моем мозгу.

Замужество?

«Берегись!» – шепнула я себе, напрягаясь для ответного удара. Укол за укол.

– Девица вольна мечтать, миледи Мария, если она свободна в своем выборе. Однако моей рукой, как и вашей, распоряжается отец, наше же дело – покоряться. А поскольку вы, сестрица, старше, то, конечно, и ваша свадьба будет раньше.

Touche![10] – укол был настолько болезненным, что я сама устыдилась своей жестокости. Плотно сжатые губы скривились и задрожали, непрошеные слезы выступили в уголках болотно-бурых глаз.

– Да, сестренка, легко вам меня дразнить – ведь я уже отчаялась! Я давно поняла, что король в своей мудрости решил оставить меня незамужней – несчастнейшей леди во всем христианском мире!

В толпе придворных никто не осмелился открыть рот, все затаили дыхание. Мне стало безумно жалко Марию, я виновато принялась подыскивать слова утешения.

– Даже самый долгий день когда-нибудь кончается, сестрица. Быть может, вы очень скоро выйдете замуж, и, уж конечно, гораздо раньше меня!

Однако Мария была горда, как все Тюдоры. Она не хотела ничьей жалости, а уж моей – тем более.

– Вы забыли, сестрица, что меня уже много раз «выдавали замуж» – и вас, кстати, тоже – всякий раз, как отец принимался заигрывать с чужеземными государями. Вот только до брачного ложа дело ни разу не доходило!

А за гордостью Тюдоров идет опасность и желание ранить. Глаза Марии сверкнули, в воздухе запахло кровью.

– Впрочем, вам ли об этом помнить? Вам, чья мать всю жизнь только и делала, что прыгала из постели в постель, дочери потаскухи, которая запамятовала, с кем делит ложе, непотребной девки, которая стелилась направо и налево и до замужества с моим отцом, и после – не удивительно, что вы забыли своих бывших нареченных, а заодно и забылись в моем присутствии!

Краем глаза я видела, как оба Вернона схватились за шпаги. Будь Мария мужчиной, ей бы живой не выйти. Однако что я могла поделать, я – девочка, даже не женщина? Мне осталось одно – опустить голову, чтобы спрятать невольные слезы стыда и ярости.