Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь

Панковское движение не затрагивало меня лично, но это был знак происходящих вокруг перемен. Еще один знак. Многое менялось. Я прекратил сотрудничество с Диком Джеймсом и DJM. Контракт с ними у меня закончился после выхода Rock of the Westies. По договору, они имели право выпустить еще один живой альбом – Here and There, – который я ненавидел, потому что он был составлен из старых записей, сделанных с 1972 по 1974 год, и выпущен только ради прибыли. На этом наши отношения с DJM прекратились, дальше я работал только с собственным лейблом «Рокет». Джон Рид постоянно нашептывал мне, что Дик годами нас обворовывал. По мнению Джона, контракт, подписанный еще в шестидесятые, составлен явно не в нашу пользу; процент от сборов и продаж, который мы по нему получали, очень низок; и та часть договора, где говорится о наших процентах с прибыли от гастролей за рубежом, составлена непонятно и скользко. После того как DJM, его руководители и их зарубежные партнеры забирали свою долю, нам с Берни оставалось всего пятнадцать фунтов с каждых ста. В шестидесятые годы это была обычная практика, но все понимали, что она грабительская. Все это привело к судебным разборкам в середине восьмидесятых, и мы тогда выиграли дело. Я чувствовал себя отвратительно, потому что очень хорошо относился к Дику; лично о нем я никогда не скажу ни единого дурного слова. Тем не менее я понимал, что индустрия должна пересмотреть коммерческие взаимоотношения с артистами. Вскоре после суда у Дика случился инфаркт, которого он не пережил; его сын Стив обвинил меня в смерти отца. Все это было мерзко и грустно. Никогда не думал, что наши отношения с Диком закончатся так ужасно.

Мы с Берни решили сделать перерыв в совместной работе. Не было ни ссор, ни громкого разрыва. Просто нам показалось, что так будет лучше. Десять лет мы не разлучались, и оба пришли к выводу, что лучше притормозить на время, чем превратить партнерство в рутину. Не хотелось закончить, как Бакарак и Дэвид[152], которые так долго работали вместе, что в конце концов яро друг друга возненавидели. Без меня Берни записал сольный альбом, где читал свои стихи под фоновое музыкальное сопровождение Калеба Куэя и Дэйви Джонстона. Выпустил альбом Дик Джеймс, после чего созвал на редкость нелепое совещание, на котором со страстью доказывал, что я должен взять Берни на предстоящие американские гастроли в качестве поддержки. «Он будет читать свои стихи! – настаивал Дик. – Публике это понравится!» Непонятно, с чего Дику взбрело такое в голову, разве что он тайком застраховал жизнь Берни и надеялся получить выплату, потому как на сцене нашего поэта непременно бы убили. Американская рок-аудитория начала семидесятых повидала многое, но сорок пять минут подряд слушать стихи, даже прекрасные, о детстве, проведенном в Линкольншире? Боюсь, этого они бы не выдержали. Я напомнил Дику, что Берни к тому же ненавидит сцену – он едва заставлял себя выходить на поклон после концертов. Что уж тут говорить об экспериментальном выступлении с чтением стихов? В общем, идея Дика умерла бесславной смертью.

Постепенно Берни освоился и начал сотрудничать с другими музыкантами. Написал тексты для альбома Элиса Купера[153] – это была большая концептуальная работа о борьбе Элиса с алкоголизмом и о недавнем пребывании в реабилитационном центре. В записи альбома участвовал наш бывший басист Ди Мюррей, а на соло-гитаре играл Дейви Джонстон. Альбом получился прекрасный и сильно меня впечатлил. На обложке имена Элиса и Берни стояли рядом, и у меня возникло странное чувство: почему Элис, почему не я? Но тут же я понял, что ничего странного тут нет – обыкновенная ревность.

Я заставил себя не думать об этом. В конце концов, со мной уже работал новый текстовик Гари Осборн, тот, что написал английский вариант Amoureuse, французской песни, которая в исполнении Кики Ди стала хитом. Наше сотрудничество с Гари строилось иначе: он просил, чтобы сначала я сочинял музыку, а уже потом он – стихи. Вместе мы написали несколько отличных песен: Blue Eyes, Little Jeannie, балладу Chloe. И стали близкими друзьями. Настолько близкими, что именно Гари и его жене Дженни, рыдая, я позвонил в Рождество – мой тогдашний бойфренд по непонятной причине не прилетел из Лос-Анджелеса, как планировалось заранее. Мне всегда не везло с партнерами, но этот случай вообще выходил за рамки: парень внезапно осознал, что он не гей, и сбежал со стюардессой «Старшипа». При этом мне он ничего не объяснил – просто бесследно исчез. Его самолет приземлился в Хитроу, он сам не прилетел, и больше никаких вестей я не получал никогда. Возможно, такое следовало предвидеть, но, если честно, в постели со мной он вел себя совсем не как гетеросексуал. В жутком состоянии я сидел дома в окружении так и не распечатанных подарков и в компании даже не разделанной индейки – в ожидании романтического Рождества я отпустил персонал «Вудсайда» в недельный отпуск. Гари и Дженни, чудесные люди, изменили планы и приехали ко мне из Лондона.