Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь

Идею гастрольной поездки в СССР я высказал промоутеру Харви Голдсмиту почти в шутку. Не верил, что такое в принципе возможно. Западная рок-музыка во времена коммунизма была в большей или меньшей степени под запретом, кассеты с записями считались контрабандой. А гомосексуализм вообще преследовался законом. Так что шансы, что эта страна разрешит выступать рок-музыканту, не скрывающему свою сексуальную ориентацию, практически равнялись нулю. Но Москва готовилась принять Олимпиаду 1980 года, и советским властям нужно было как-то заслужить позитивное отношение Запада. Они не хотели, чтобы Советский Союз воспринимался остальным миром как мрачное, закрытое от всех пространство, где развлечения были под запретом. Харви сделал запрос через Министерство иностранных дел, и русские прислали чиновника, отвечающего за вопросы культуры, чтобы тот посмотрел наше с Рэем выступление в Оксфорде. Убедившись, что мы не «Секс Пистолз» и не представляем угрозы для морального облика коммунистической молодежи, советские функционеры дали нашему турне зеленый свет. Я взял с собой маму и Дерфа, несколько британских и американских журналистов и документальную съемочную группу под руководством писателей и сценаристов Дика Клемента и Йена Ла Френе. Все было очень волнующе – настоящее приключение, путешествие в неизвестность. Главное только не умереть от удушья без масок, если салон самолета вдруг разгерметизируется.

В московском аэропорту нас встретила группа официальных лиц, две девушки, представившиеся переводчицами, и бывший военный по имени Саша. Мне объяснили, что это мой телохранитель, но все в нашей группе тотчас решили, что он приставленный к нам агент КГБ. Я лично не возражал, чтобы за мной шпионил такой красавчик, вот только, увы, Саша постоянно рассказывал мне про свою жену и детей. Нас усадили в спальный вагон поезда, следующего в Ленинград. Было жарко – я оделся специально для сибирских сугробов и суровой зимы, а в Москве стояла удушливая жара – и не слишком комфортно, но не по вине русских, а потому что я отчетливо слышал, как за тонкой стенкой купе Джон Рид прикладывает все усилия для того, чтобы соблазнить репортера «Дейли Мейл».

Отель в Ленинграде выглядел не слишком впечатляюще. Еда неописуемая: пятьдесят семь видов супа из свеклы и столько же блюд из картофеля. Если так кормят в лучших отелях, то что же люди едят дома? Каждый этаж охраняли пожилые дамы с каменными лицами, типичные русские бабушки, бдительно следящие, чтобы народ с Запада не совершил какой-нибудь аморалки. Но все оказалось относительно. В первое же утро мои попутчики явились на завтрак в восхищенном ошеломлении. Как оказалось, перед парнем с Запада, да еще хоть как-то связанным с рок-н-роллом – даже если он просто несет микрофон, – местные горничные не могли устоять. Они прокрадывались в ваш номер, включали в ванной воду, чтобы обмануть слух бдительных бабушек, а затем сбрасывали одежду и кидались вам на шею. В баре отеля шумела бесконечная вечеринка; было не протолкнуться из-за финнов, которые приезжали в Ленинград специально, чтобы накачаться дешевой русской водкой. Убийственный, кстати, напиток. Неожиданно кто-то из нашей команды повернулся ко мне и протянул косячок с марихуаной. Здесь, в одном из крупнейших городов тиранической коммунистической России, наши путешественники сумели раздобыть траву. Ну просто во всем им повезло! Везение оказалось заразным: вскоре появился Саша и предложил нам пойти в мой номер. Я озадаченно начал бормотать что-то о его жене и детях. Нет, ответил он, все в порядке: «В армии все наши парни занимаются сексом друг с другом, ведь жен туда не пускают». Так что вечер я закончил пьяным, обкуренным и в постели с бывшим солдатом. Не знаю, чего я ждал от первых дней в России, но точно не этого.

Даже если б я не спал с русским, я бы все равно влюбился в эту страну. Ее люди невероятно добрые и щедрые. Странно, но они немного напомнили мне американцев своей теплотой и гостеприимством. Нам показали Эрмитаж и Летний дворец; бревенчатую хижину Петра Первого и Кремль. Мы посмотрели коллекцию полотен импрессионистов, увидели яйца Фаберже, настолько необычные, что каждый раз за завтраком будешь их вспоминать. Где бы мы ни были, люди дарили нам подарки – плитки шоколада, мягкие игрушки, вещи, на покупку которых им наверняка пришлось долго копить деньги. Они всовывали подарки нам в руки, бросали в окна отходящего поезда. Моя мама расплакалась: «У этих людей нет ничего, совсем ничего… они отдают вам последнее».