Я ем тишину ложками

Он стоит неподвижно, руки в карманах. «Что-то должно поддаться, – говорит он, – или сломаться». И на этом месте сломался он сам. Его голос дрогнул, стоицизм испарился, и вместо холодного стоика передо мной вдруг появился живой человек, по щекам которого текли слезы.

Не буду врать – я тоже расплакался. Двое взрослых мужчин стояли под сиренью прекрасным весенним днем и рыдали. В конце концов Найт смог заговорить с другим человеком и быть в этот момент открытым и уязвимым. Возможно, в тот миг я приблизился к пониманию причин его поступка. Он ушел в лес, потому что понял, что мир не создан для таких, как он. В молодости он никогда не был счастлив – ни в школе, ни на работе, ни в окружении людей. И это заставляло его постоянно нервничать. Здесь не было места для него, и, чтобы не страдать, он просто сбежал. Это был не столько протест, сколько поиск лучшего места. Он был подобен беженцу, скрывшемуся от человеческой расы. Лес предложил ему укрытие.

«Я сделал это, потому что чувствовал, что несчастлив, – сказал Найт. – И я нашел место, где мне было хорошо».

У меня самого всегда было чувство, словно в моей жизни чего-то не хватает. И я подумал, что Найт нашел это «что-то». Но жизнь ведь не предполагает этого вечного поиска, она больше как раз про то, как научиться жить без этих недостающих частей. Найт ушел слишком далеко, и я чувствовал, что пути назад для него нет. Он обладал блестящим умом, но этот ум в конечном счете лишь запер его в лесу в одиночестве.

«Да, блестящий человек, – сказал на это Найт, – этот блестящий человек отправился искать счастья, и он его нашел. Блестящий человек хотел бы быть не таким глупым и не делать ничего противозаконного для того, чтобы найти счастье».

Всякий раз, во время свиданий в тюрьме, Найт пенял на то, что я бросаю ради него свою жену и мальчиков, пренебрегаю родительским долгом ради нашей болтовни. Меня это смешило – он-то вообще сбросил с себя любую ответственность, – но в итоге он оказался прав. Наблюдая теперь за тем, что с ним происходит, я чувствовал лишь одно большое желание: скорее отправиться домой.

Лагерь Найта был единственным местом на Земле, где он чувствовал себя по-настоящему дома. Его жизнь временами была невероятно сложна, но он справлялся. И жил он там столько, сколько мог.

Он не хочет сидеть в сарае, разбирая моторы. Он знал в своей жизни нечто более глубокое, и теперь его одолевает невыносимое чувство потери. Я понимал его чувства, но был бессилен что-либо изменить или облегчить его боль. Мы просто стояли, и из наших глаз ручьями лились слезы. Он вернется к деревьям, в свой настоящий дом, даже если только для того, чтобы умереть. «Я скучаю по лесу», – повторил Крис.

Он снова выуживает из кармана часы. Говорит, что, вполне возможно, мы больше не увидимся. Было рискованно продолжать этот разговор сейчас, вопреки желаниям его семьи. Другого точно не состоится. После того как он уйдет, говорит Крис, я могу рассказать его историю так, как я пожелаю. «Вы – мой биограф», – заявляет он. Ему будет уже все равно, что о нем напишут. «Я буду с Лесной Дамой, я буду счастлив, – говорит он. – Можете тогда даже выпустить футболки с моей фотографией, чтобы ваши дети продавали их на углу».

Несмотря на слезы, я улыбнулся этим словам. Мир – странное место, наполненное смыслом и совершенно бессмысленное в одно и то же время. «Я был рад вас видеть», – говорит Крис. Он провожает меня за гараж, к машине, и оставляет меня там. Его мать может вернуться в любой момент. «Езжайте, – шепчет он. – Езжайте».

И я уезжаю.

Глава 28 «А что, если…»

Проехав с милю, я глушу двигатель. Крис только что рассказал мне, что собирается убить себя. У меня был детальный план этого самоубийства. И что мне теперь со всем этим делать? Держать в тайне? Звонить в полицию, его семье, офицеру, который ведет его дело? Есть ли у меня ответственность перед законом? Моральная ответственность? В панике я поехал в отель и позвонил за консультацией нескольким знакомым врачам.

С точки зрения закона все было ясно. Если человек говорит, что собирается убить себя через шесть месяцев, это не считается немедленной угрозой жизни. И неважно, что Найт считает месяцы, как дерево, и его полгода – это не наши полгода. Я могу отвезти его в полицейский участок или в больницу, но никто не будет его держать там против воли.

С моральной точки зрения все гораздо сложнее. Я считал, что Крис говорил серьезно. Катрин Бенош, клинический психолог с частной практикой из Чикаго, со мной согласилась: «Вполне вероятно, эта история действительно закончится самоубийством». Томас Фрейзер из Кливлендского центра аутизма подтвердил это: «Он очень подвержен риску суицида». Питер Дери, клинический психолог из Нью-Йорка, сказал: «Я бы беспокоился на его счет».