Я еще жив. Автобиография

Моя мама всю жизнь прожила в Лондоне. Она выросла на Норт-Энд-роуд в Фулхэме, была одной из трех сестер, и каждая из них работала швеей. Ее брат Чарльз был летчиком и летал на «Спитфайре»[6]. Во время войны его самолет сбили, и он погиб. Одна из сестер мамы, Глэдис, жила в Австралии, и мы каждое Рождество присылали друг другу аудиокассеты. Я также ее никогда не видел, потому что она тоже умерла до того, как наша встреча стала возможной. Другая мамина сестра – Флорри – была очень милой, и, когда я был еще мальчиком, я раз в неделю заходил к ней в гости в Долфин-сквер, в Пимлико. Моя бабушка по материнской линии – моя бабуля – была мне очень дорога и повлияла на меня так же сильно, как и мама.

В начале 30-х, когда моей маме было около двадцати лет, она танцевала с Рэндольфом Саттоном – известной за исполнение песни On Mother Kelly’s Doorstep звездой мьюзик-холла, пока не устроилась работать в винный магазин. Семья папы всегда давала понять, что брак с продавщицей магазина был ниже его достоинства. Но, когда папа и мама впервые встретились во время прогулки по Темзе на катере в Сент-Маргаретс, это была любовь с первого взгляда. Они поженились спустя шесть месяцев – 19 августа 1934 года. Маме было двадцать, а папе – двадцать восемь.

Когда я появился – шестнадцать лет спустя, – семья жила в Ричмонде-на-Темзе[7], в районе под названием Уиттон. Затем мы жили в большом трехэтажном доме эдвардианского[8] стиля в Ист-Шине – другом уголке юго-запада Лондона – на Сейнт-Леонардс-роуд, 34.

Так как мама отрабатывала полные рабочие смены в магазине игрушек, со мной сидела бабуля, пока Кэрол и Клайв были в школе. Бабуля очень любила меня, и у нас с ней были теплые, близкие отношения. Когда мы выходили на прогулку (я был еще в детской коляске), она катала меня по Аппер-Ричмонд-роуд, где обычно покупала мне булочку за один пенни. Сам факт того, что я помню все это, говорит о нашей с бабулей большой близости.

Папа настолько противился всем изменениям или улучшениям в своей жизни, что когда мама спросила его по поводу переезда в дом немного получше и попросторнее, в дом, который не был бы в таком плохом состоянии, как наш, то он ответил: «Ты можешь переехать, если хочешь. Но ты должна будешь найти новый дом за такую же цену, за которую мы продадим этот. Все должно быть устроено так, чтобы я утром вышел из нашего дома на работу, а вечером приехал в новый дом, в который к тому времени ты уже перевезешь все вещи». И поэтому маме – спасибо ей за все огромное – пришлось организовывать все самой.

Именно так я (тогда мне было четыре года) оказался в Хаунслоу[9] на Хансворт-роуд, 453, – в доме, в который мы переселились в тот же день, когда моя предприимчивая мама его нашла.

Как правило, жилище, в котором живешь, в детстве кажется огромным. Но, когда смотришь на него спустя годы, его размеры сильно удивляют. Как мы все здесь помещались? У мамы и папы была, разумеется, самая большая спальня, рядом с которой была небольшая комната Кэрол. Я и Клайв спали на двухъярусной кровати в задней части дома. Наша комната была настолько тесной, что мы поняли это, только когда перестали в ней жить. Когда я был подростком, я с трудом находил под своей кроватью место, чтобы прятать непонятным образом оказавшуюся у меня коллекцию магнитиков с полуобнаженными женщинами. Все мое детство мы с Клайвом жили в этих тесных квадратных метрах; вплоть до того, как в 1964 году в 22 года Клайв этот дом покинул.

Родиться в Лондоне в начале 50-х значило расти в городе, еще пытавшемся оправиться от ударов Гитлера. Тем не менее я совсем не помню ни одного разрушенного бомбами здания или постройки во всей округе.

Я помню, что только один раз видел что-то похожее на последствия бомбежки – когда мы с родителями предприняли поездку в город на спектакль в офисе папы. В «London Insurance» есть театральная группа, которая ставит пьесы. И на один из спектаклей моя семья по долгу службы проделала долгий путь от Хаунслоу – через Криплгейт – к деловому району Лондона. Из этой поездки я запомнил несколько ровных, пустынных участков земли рядом со старой Лондонской стеной. Они напоминали место действия одной из «илинговских комедий»[10] «Держи вора!», которую дополняли игравшие среди камней и булыжников оборванцы.