была вторая родина. Не буду спрашивать, зачем ваша большая страна напала
на нас. Скажите, где мой сын?»
Это была мать Дубчека.
Как вспоминал Золотов, он тогда не знал, где Дубчек, но поспешил
успокоить мать. «Я сказал, что нет причин для беспокойства, с Александром
Степановичем будет все в порядке. И когда через пару дней делегация вер-
нулась в Прагу и выступила по телевидению, у меня отлегло от сердца, вы-
шло так, что я женщину не обманул» 36.
…Прощаясь, Дубчек говорит:
– Советскому Союзу пора как-то исправить свой грех…
Я даже вздрогнул; это что же должно было случиться, какие муки надо
было пережить, чтобы в лексику Дубчека, с его партийно-политическим сло-
варем врезалось библейское понятие «грех» – проступок или помышление,
противное людским законам и закону Божьему.
Второй раз я увидел Дубчека пять месяцев спустя, в мае 1990 года, в
горбачевской Москве. В честь председателя Федерального собрания шел
прием в чехословацком посольстве. Российские демократы первой волны ру-
гали прежнюю власть, а он стоял смущенный, как старый актер на бенефисе:
думал, публика его забыла, а ему аплодирует поднявшийся зал.
Под конец вечера Евгению Евтушенко и мне за ним, как за ледоколом,
удалось протиснуться к Дубчеку ближе. Он стоял с бокалом в руке, и мне
снова вспомнился эпизод, рассказанный генералом Золотовым и относя-
щийся к маю 1969 года. В Праге шел прием по случаю присвоения новых зва-
ний чехословацкому генералитету. На приеме был и Дубчек с женой Анной.
Зашел разговор о событиях, для всех неприятных, и когда генерал Радзиев-
ский протянул Анне фужер с вином, она поднесла к губам и так сжала паль-
цами стекло, что фужер хрустнул, на губах женщины смешались вино и
кровь.
Теперь председатель Федерального собрания говорил о кремлевской
реакции на усилия Латвии выйти из состава державы.
– Знаете, – сказал Евтушенко, – как человек, переживший несколько
разводов, я хорошо знаю, что лучше расставаться, избегая последствий, тя-
желых для всех. Ведь у нас общие дети.
– Общие… что? – смутился Дубчек.
– Общие дети. Культура, например. .
Дубчек согласился:
– Я много думал над этим. Сколько мы говорим о «братстве»! Но брать-
ев не выбирают, это данность, куда от них денешься. А выбирают друзей,
каждый по вкусу и желанию. Потому дружественные отношения выше, чем
братские. С братьями мы целовались, а что получилось. ?
И неожиданно:
– В Москве ко мне возвращается чувство успокоения 37.
Мне показалось, что в эти минуты в нем снова говорил вернувшийся в
родную стихию коммунист.
…Пройдет чуть больше двух лет, и в дождливый день сентября 1992 го-
да на восемьдесят восьмом километре трассы Прага – Братислава машина с
Дубчеком попадет в автокатастрофу. Врачи будут бороться за его жизнь, но
спасти не удастся. Что бы ни говорили, при всех исканиях, заблуждениях,
ошибках он был искренний человек. Для своего времени и среды – неправ-
доподобно искренний.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. «И все же, зачем вы при-
шли?»
В
городах Европы и США чешская эмиграция продолжала вечный сла-вянский спор «о временах грядущих…». Эти разговоры я слышал в марте
1990 года в Мюнхене на кухне чешского экономиста Иржи Сламы; он от-
кликнулся на одну из моих публикаций о чехословацких событиях и в пись-
ме предложил встретиться. Прошел год, прежде чем я оказался в Германии и