Я это все почти забыл

Ленька, как получился разговор для «Недели»? Тоже не знаю, вышел ли на экран

«Под знаком Пи» 23.9. со Львом Николаевичем.

Я надеюсь, что ничего не забыл. Приближается половина ночи, почти придется

исправить дату в заголовке на 4 число.

Ленька, очень хотелось бы писать о работе, которая сделана и продолжает

делаться. По-моему ты читал бы с удовольствием. Но дождемся, если осень, о кото-

рой пишешь 5.9. останется только на уровне метеорологии.

Прилагаю, друг мой дорогой, приглашение от Мирека и свое. Очень тебя ждем, с

нетерпением и любовью. Юлианка, Мирек и я. Искренний привет Неле! Обнимаю те-

бя! Юра 31.

Письмо И.Ганзелки в Москву (5 ноября 1989 г.)

Дорогой Леня. С радостью – но тоже с не совсем спокойной совестью – я читал

твое письмо от 21 октября. Стало мне легче, когда я услышал твой спокойный го-

лос.

Очень уважаю серьезность, мудрость и отвагу не только автора «Жатвы» 32,но тоже – а не меньше – редакции. Вполне понимаю обстановку, заботы и

стремление.

Для тебя нетрудно догадаться, с каким огорчением у нас читали разговор чле-

на правительства с «Газетой выборчей» в конце октября. Чистый пример мышления

старого, 21 год назад.

Уже не надо разворачиваться в подробностях. Мы с Юлианкой и с друзьями не

можем дождаться, хотелось бы ноябрь и первую половину декабря вырезать из ка-

лендаря, чтобы тебя обнять уже завтра! А именно сесть за стол и наговориться.

Событий много, сюрпризов тоже. Обоих. . 33

Самое время рассказать о встречах с Александром Дубчеком.

Ни одна осень второй половины ХХ века не потрясала Восточную Евро-

пу таким числом непредсказуемостей, как на исходе 1989 года. Бурлила При-

балтика; протестуя против пакта Молотова–Риббентропа, заключенного

полвека назад, десятки тысяч людей вышли на улицы, взялись за руки, жи-

вой цепью соединили свои страны. А тут поляки первыми из восточноевро-

пейских народов поставили главой правительства человека некоммунисти-

ческих взглядов; немцы начали ломать берлинскую стену, а главы стран, чьи

войска входили в Чехословакию, признали военную операцию вмешатель-

ством в чужие внутренние дела. Пусть запоздало, но все же!

А под конец года возвращается Дубчек, почти из небытия.

Кто-то заметил, что он из тех народных любимцев, исторических сим-

волов, у которых чистые и прекрасные намерения, массам понятные, ими

поддержанные, приводят к результатам, противоположным задуманному.

При нем людей оставил страх, к нему потянулись, за ним пошли с душевным

подъемом, но что-то он недоучел, не просчитал. И все закончилось вторже-

нием войск, гонениями, эмиграцией, двадцатью годами национального уни-

жения. Одна из причин просчета, возможно, в том, что в исторической памя-

ти Дубчека и его окружения – личность Томаша Масарика, а в исторической

памяти Брежнева и окружения – личность Иосифа Сталина. В разделенном

надвое мире оба коммуниста, Брежнев и Дубчек, были по одну сторону, но

историческая память давала импульсы каждому свои.

В 1975 году к Дубчеку в Братиславу приезжал Зденек Млынарж. Они

встретились в загородном доме; Млынарж предложил Дубчеку спуститься к

лесному озеру: на воде не так опасны подслушивающие устройства. Когда

они поплыли, следившие за Дубчеком агенты столкнули в воду лодку, но

приближаться к пловцам не решились. Как мне потом расскажет Млынарж,

из лодки им закричали: «Долго еще собираетесь плавать?!» «Ничего, мы еще

молодые, а вы в лодке, чего вам?» Когда мы отплыли далеко и чуть сбавили

темп, спрашиваю Дубчека: «Саша, ты вообще-то чего хочешь?» Он говорит:

«Главное, партия должна сказать, что я не контрреволюционер и ни в чем не