Я. Философия и психология свободы

Шизофрению некоторые психиатры относят к нетипичным, нежелательным формам мышления и отказываются вообще диагностировать ее как болезнь. Сам термин «шизофрения» они считают неоправданным клеймом, поскольку нет однозначного симптома, по которому можно ставить диагноз, и предпочитают называть такое состояние «расстройством интеграции». Официальное определение шизофрении, опубликованное в "Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам" АПА, специально исключает органические причины из определения шизофрении. Иначе говоря, шизофрения – это функциональное отклонение от желательной нейролингвистической адекватности между мозгом и реальностью. Но если мы установили, что раздвоение личности есть естественное состояние самосознания, то и состояние, которое квалифицируют как расстройство интеграции или еще как-то, есть лишь те или иные вариации нормы. Такой человек выполняет какое-то действие, а затем заявляет, что это сделал не он, но кто-то другой, а он лишь был свидетелем. Или что этот другой заставил его сделать то, что он сделал. Когда здоровый человек говорит такое, это – откровенная ложь, которой он хочет свести с ума другого и снять с себя ответственность за содеянное. Но шизофреник, очевидно, действительно сам уже не знает, где кончается ложь и начинается правда. Книгу мира для него пишет кто-то другой, создавший себя из странных ассоциативных связей внутри его раздвоенного мозга. И эта книга становится сборником фантастических историй, гротесков, бурлесков, готических рассказов и мифологических сцен, от которых самосознание не может избавиться.

Почему же это происходит? Ныне принято сравнивать мозг с компьютером. Так вот, если мы уподобим процессы, происходящие в компьютере, потоку самосознания, то соответственно Сознание, как генератор самосознания, следует уподобить внешнему для компьютера источнику питания, которым, в конце концов, оказывается удаленная ГЭС или АЭС, а еще точнее то, что называют э.д.с. индукции электромагнитных волн. Эта аналогия не претендует на буквальность, но возвращает нас к психофизической проблеме в ее анимистическом или даже панпсихическом аспекте. Уподобляя чистое Сознание физической энергии, мы тем самым отказываемся от противопоставления материи и духа. Сознание может не участвовать в этом дуализме наших субъективных оценок. Сознание может быть тем, что мы называем «Время». Иначе говоря, Дух может быть тем самым временем, которое движет все – и наше психическое бытие, и физическое бытие мира вокруг нас.

Если в компьютере возникает информационная катастрофа, он ломается, но ведь при этом он не отключается от сети, т.е. от потока физической энергии (и от времени). И уж совершенно точно то, что его поломка никак не сказывается на деятельности той самой ГЭС или АЭС, которая его питает. Точно так же неправильная работа самосознания не отключает его от Сознания (а если бы отключала, что это было бы попросту смертью). И это никак не сказывается на деятельности Сознания. Если бы самосознание отключало себя «от сети» при информационной катастрофе, безумия просто не было бы в нашем мире, а психоз ничем не отличался бы от инсульта. Но «испорченное» самосознание не отключается, продолжая работать в аварийном состоянии. И тогда разногласия личности между ее активным субъектом (пациентом) и реактивным (врачом) становятся бесконтрольными, случайными. И все эти капризы выкидывает «пациент».

Очевидно, к этому же естественному раздвоению личности на «пациента» и «врача» следует относить все эффекты гипнотического внушения. Каким образом можно внушить самосознанию то, что оно не думает и не чувствует? Нужно подменить одну из дуалистических частей его самосознания. В нашей терминологии – того первого, кто мыслил, воспринимал и говорил, т.е. именно «пациента», а не «врача», как хочется автоматически это предположить. В гипнотическом состоянии отключается активный участник бытия –«пациент». Его место занимает голос гипнотизера, который и рассказывает «врачу», что он должен слышать, видеть и чувствовать. И доверчивый «врач» принимает все за чистую монету, ибо он привык делать это изо дня в день, в каждом акте самосознания: слышать свои мысли и верить «пациенту». Именно поэтому «врач» отдергивает руку, когда «пациент» говорит ему: «Это – горячее».