Я. Философия и психология свободы

По сути, мы возвращаемся к главному постулату феноменологии. Гуссерль так говорит о своем методе: «Чтобы войти в сферу феноменологического опыта, мы должны отступить от объектов, полагаемых в естественной установке, к многообразию модусов их явлений, к объектам «заключенным в скобки». Феноменологический опыт есть единственный опыт, который может быть назван «внутренним» в полном смысле слова; его осуществление практически не имеет границ. Феноменология восприятия тел, например, не будет отчетом о тех или иных реально имеющих место или ожидающихся восприятиях, но выявлением инвариантной структуры, без которой невозможно ни отдельное восприятие тела, ни длительность их взаимосвязи».

Эти феноменологические модусы и структуры в первую очередь освобождают нас от времени и соответственно материального мира. Фактически Гуссерль говорит о том, что в буддизме называется иллюзорностью бытия, хотя, конечно, сам этот философ так далеко и не думал заходить. Но именно поэтому оговорка Гуссерля излишня. Нейролингвистическая реальность, с которой имеют дело психология и нейронаука, и есть философский мир феноменов. В буддистской онтологии есть только дхармы – психические сущности, которые сам Гуссерль называет интенциями, желая именно ими ограничить свою универсальную теорию. Но для Гуссерля замена физической реальности дхармами самосознания – лишь искусственная установка, научный метод абстрактного заключения Вселенной в скобки. «Я не полагаю более свое собственное существование в сферу своего интереса. Мой интерес сосредоточен теперь на чисто интенциональной жизни, внутри которой происходит мой реальный психологический опыт», - уточняет он. Отрицать саму реальность он не собирается, как не собирался это делать ни Платон со своим идеализмом, ни Беркли со свои солипсизмом, ни Декарт со своим дуализмом, ни Пуанкаре со своим конвенциализмом.

Но разве не очевидно, что мир физических тел для самосознания всегда оказывается миром феноменов? Если задуматься, то западный постулат об объективности материи есть лишь следствие исторической субъективности, ставшей стереотипом западного мышления. Ведь тела являются совокупностями частиц, т.е. они уже феномены нашего восприятия. Пусть так, скажет некто, но частицы-то уже не продукт восприятия. Они и есть независимая от нас материя. Но насколько материальны частицы? Например, теория струн утверждает, что эти частицы есть спектральные составляющие колебаний струн, т.е. опять порождены нашим восприятием. В данном случае, не важно, насколько эта теория верна. Значение имеет то, что каждый раз мы оказываемся в плену собственных феноменов. В конце концов, материя может существовать, но мы никогда не узрим ее в чистом, первозданном виде, поскольку эта материя и есть панпсихическое Сознание.

Итак, можно сказать, что в ментальном суперконусе мы переходим от материализма к платоновскому идеализму, в котором идеи (дхармы) выше физических тел и событий и независимы от времени (еще одного феномена нашего самосознания). Если в физическом мире река течет, и поэтому в нее нельзя войти дважды, то в ментальном (феноменологическом) мире река просто есть и в этом смысле неизменна. Именно поэтому, кстати сказать, физически умершие люди остаются с нами в нашей феноменологической памяти. В ментальном суперконусе никто не умирает (но может быть забыт). Его основание и есть нуминозное Я (Брахман), а весь конус, восходящий из этой вершины, - это оно, отдельное самосознание.