Я горд, что русский генерал

Л. Ивашов: – Да нет, никто не был против. Я вам свидетельствую: заходит, например, маршал Огарков или Сергей Федорович Ахромеев, начальник Генштаба, начальник главного оперативного управления, и рядом с ними генералы и офицеры. Они держат две папки, говорят: вот эта красная папка – это все аргументы «за», за ввод, а в другой – все аргументы «против». Поэтому мнения единого не было. Ведь мы получали информацию… Минобороны получало не только свою информацию военной разведки, но и информацию КГБ, внешней разведки, информацию по линии МИДа и так далее. И вся эта информация носила противоречивый характер. Единственное, в чем сходились: что наши западные партнеры, тогда противники по холодной войне, эту ситуацию раскручивают, используют. Это все было видно, это наблюдали наши разведчики: какие маршруты транспортировки вооружений туда, какие туда идут финансовые потоки, и так далее. То есть там серьезно все это готовилось. И вот здесь момент «вводить или не вводить» был самым сложным, наверное. Но до того, как Амин стал проводить репрессии, задушил Тараки, законно признанного президента, и стал сажать всех наших сторонников – сажать, расстреливать и так далее, – решения о вводе принималось отрицательное. Окончательное решение принималось где-то за пару недель до ввода. И оно рождалось в результате общего обсуждения. И не было никого, кто был бы категорически «против». И не было тех, что только вводить. Только в результате анализа обстановки было принято решение: или он истребит всех наших сторонников, всю интеллигенцию, и что дальше будет под боком у нас (будут базы и прочее), или. Вот что повлияло на решение. Но это было коллективное решение.

А. Кондрашов: – Но, тем не менее, вот эта афганская кампания сыграла крайне отрицательную роль для Советского Союза, для его целостности.

Л. Ивашов: – А если бы мы не ввели, мы знаем, что бы было? Так говорить – это уже идеологический подход, но не геополитический.

А. Кондрашов: – Но сейчас там большие проблемы имеют войска НАТО.

Л. Ивашов: – Да, если бы мы вошли туда, но проводили другую политику, уже мирными средствами… Был такой Цаголов Ким Македонович, он, слава Богу, живет, здравствует, он полковник. И вот он когда поехал туда, он предложил совершенно другую концепцию нашей работы. Не нужно было афганцев там никакому коммунизму, социализму учить.

Они еще феодализма не достигли. Не нужно было сталкивать народы пуштунов с таджиками, узбеками и так далее, нельзя было. Нужна, опять же, гражданская, мирная, я бы сказал, умнейшая политика, основанная на знании вопроса, на научном знании. К сожалению, науку, как всегда у нас, призывают только, когда мы получили уже по ушам, провалились в чем-то. Амина никто не любил, его все ненавидели, но, устранив его, не нужно было навязывать социализм.

А. Кондрашов: – Но у нас была идеология особая, главный человек был Суслов и догматики, которые определяли жизнь страны. Это привело к тому, что вообще молодежь смеялась тогда над нашими генеральными секретарями.

Л. Ивашов: – Да, это было. Когда объявили социализм, про него знали, что социализм – это какое-то новое общество, и тогда была энергия, мы строили это общество.

А. Кондрашов: – Ну, да, справедливое общество – это же мечта.

Л. Ивашов: – Но когда что-то не стало получаться, а мы все премся, провозглашаем коммунизм и так далее. И мне приходилось где-то выступать. Мы говорим те вещи, в которые сами не верим и, главное: мы не знаем, что это такое. И мне кажется, что такой догматизм в государственной идеологии крайне опасен.

А. Кондрашов: – Сейчас вообще никакой идеологии, кроме идеологии «ешь и спи, развлекайся и наслаждайся».