Комната, где он расположился, представляла собой гостиную с диваном и двумя креслами в центре, стоявшими полукругом перед телевизором у стены. Обыкновенная обстановка обыкновенного американского дома, в котором, это было заметно, жил холостяк. Две-три заурядные картины на стенах, ковер сомнительной чистоты, несколько грязных тарелок в мойке. И стойкий запах табачного дыма.
Дверь справа вела в кухню, дверь слева — в небольшую прихожую и в сад, а лестница за спиной — на второй этаж. Когда он пришел сюда и обнаружил, что в доме никого нет, вскрыл дверь и быстро осмотрел все.
При этом будто слышал наставления сержанта в Форт-Полке.
Поняв расположение комнат, он решил ожидать в гостиной, потому что оттуда мог контролировать и главный вход, и дверь, ведущую в сад.
Он опустился на диван и снял предохранитель. Раздался сухой щелчок.
Сидя в ожидании, он мысленно вернулся к Бену.
Вспомнил, как тот посмотрел на него, услышав угрозу. Даже намека на испуг не заметил на его лице, только разочарование. Он напрасно пытался зачеркнуть эти два слова, сменив тему и заговорив о том, что на самом деле хотел спросить в первую же минуту встречи.
— Как поживает Карен?
— Хорошо. Родила ребенка. Она писала тебе об этом. Почему не ответил ей?
Бен помолчал, а потом продолжил совсем тихо.
— Когда ей сказали, что ты умер, она все слезы выплакала.
В ответ на прозвучавший упрек он резко поднялся и указал на самого себя:
— Бен, ты меня видишь? Шрамы у меня не только на лице, но и на всем теле.
— Она любила тебя.
Бен тут же поправился:
— Она любит тебя.
Он покачал головой, словно желая отогнать назойливую мысль:
— Любит человека, которого больше нет.
— Я уверен, что…
Он жестом остановил Бена:
— Уверенность — понятие не из этого мира. Если она и бывает, то, как правило, в чем-то плохом, а не в хорошем.
Он повернулся к окну, чтобы Бен не видел его лица. Но главным образом — чтобы самому не смотреть на Бена.
— О да, я знаю, что произошло бы, приди я к ней. Она бросилась бы мне на шею. Но надолго ли?
Он снова обернулся к Бену. Минутой раньше он инстинктивно укрылся на какое-то мгновение. Но пришло время встретиться с реальностью лицом к лицу.
— Допустим даже, что уладятся все проблемы с ее отцом и всем прочим — сколько это могло бы длиться? Я все время спрашивал себя об этом с тех пор, как мне позволили посмотреть в зеркало и я понял, во что превратился.
Бен заметил в его глазах слезы, сверкнувшие, словно недорогие бриллианты. Единственное, что он мог позволить себе на солдатские деньги. И понял, что вопрос этот он прокручивал в своей голове сотни раз.
— Ты представляешь, что значит просыпаться по утрам и сразу же видеть перед собой мое лицо? Сколько это могло бы длиться, Бен? Сколько?
Он не ждал ответа. Не потому, что не хотел его услышать, а потому что уже знал.
Оба знали.
Он снова переменил разговор:
— Знаешь, почему я отправился во Вьетнам волонтером?
— Нет. Так и не мог никогда понять, почему ты это сделал.
Он снова опустился на кровать и приласкал Вальса. И рассказал Бену все, что с ним случилось. Бен слушал молча, прямо глядя в его изуродованное лицо. Когда он закончил рассказ, Бен прикрыл ладонями глаза, и голос его прозвучал глухо:
— А ты не думаешь, что Карен…
Он резко поднялся и вплотную подошел к своему прежнему работодателю, словно хотел, чтобы тот получше осознал его слова.
— Я думал, Бен, что ясно выразился. Она не знает, что я жив, и не должна знать об этом.
Бен поднялся и снова молча обнял его, на этот раз крепче. Он стоял, опустив руки, пока Бен не отстранился.
— Есть вещи, которые никто не должен испытывать на этом свете, мой бедный мальчик. Не знаю, правильно ли это будет. Для тебя, для Карен, для ребенка. Но что касается меня, то я тебя не видел.
Когда он уходил, Бен стоял на пороге. И не спросил, ни куда он идет, ни что собирается делать. Но по лицу было видно — он уверен, что вскоре узнает об этом, и потому провожает его взглядом сообщника.
В этот момент оба не сомневались в двух вещах.
Первое — что Бен не предаст его.
Второе — что они больше никогда не увидятся.
Он пешком прошел через весь город до здания в конце Микэник-стрит. Он предпочел идти несколько миль, лишь бы не просить машину у Бена. Не хотел более необходимого втягивать его в эту скверную историю. И не хотел попасться при попытке украсть чью-то машину.
Он шел по городу, и Чилликот даже не замечал его присутствия, как всегда. Это был всего лишь обыкновенный американский город, где он питался крохами надежды, в то время как многие его сверстники беспечно жили в полнейшем благополучии.
Он шел по улицам, избегая людей и освещения, и с каждым шагом рождалась мысль, и каждая мысль…