Я говорил, что лучше промолчать?

– Мне очень жаль, – бормочу я, низко опустив голову и борясь со слезами.

Мама тихо охает, и мое сердце разрывается. Зажмуриваюсь. Почему, ну почему я все время доставляю ей только тревоги и огорчения? Мама уже давно знает, что я покуриваю травку. Конечно, она никогда это не одобряла, но понимала, что марихуана – не конец света. Вот только мама и понятия не имела, что я принимаю кокаин и продаю наркоту. Наверное, это самый ужасный день в моей жизни. Я – худший в мире сын.

Я совершил много ошибок и теперь должен за них ответить. Заставляю себя поднять глаза. Иден с ужасом смотрит на меня, и я едва не сгибаюсь под грузом вины. Быстро перевожу взгляд на маму. Она рыдает у Дейва на груди, а тот обнимает ее и поглаживает по спине, грозно взирая на меня.

– Мам, не плачь, – слабо и жалобно прошу я. – У меня нет зависимости. Просто… ну, от наркотиков мне легче.

Так оно и есть. Кокаин помогает на несколько часов забыться и не вспоминать о том, что со мной делал родной отец.

Мама пытается что-то выговорить сквозь рыдания, но Дейв так крепко прижимает ее к себе, что слов не разобрать. Она совершенно убита горем, и все из-за меня. Я постоянно причиняю ей боль.

– Мам, ну не надо. – Подхожу к ней и дотрагиваюсь до ее плеча, мысленно умоляя посмотреть на меня. Мне так нужно, чтобы она меня выслушала, все поняла и простила!

Мама стряхивает с себя мою руку и наконец оборачивается ко мне.

– Я сказала, убирайся, – сквозь слезы выдавливает она.

– Что?

– Убирайся из этого дома.

Мне вдруг становится холодно. Второй раз за этот день я получаю сокрушительный удар. Неужели она правда меня прогоняет? Значит, ее терпение лопнуло. Я зашел слишком далеко, и мама решила, что я безнадежен. Чувствую острую боль в груди: сердце разбивается на тысячу осколков.

– Мама… ты серьезно?

Мама высвобождается из объятий Дейва.

– Тайлер, пожалуйста, уйди, – с болью просит она, пытаясь справиться с вновь нахлынувшим потоком слез. Мне тяжело видеть, как мама плачет. От сознания, что я тому причиной, выворачивает душу. – Я больше не в состоянии это выносить.

Онемев от горя, застываю на месте. Дейв вновь привлекает маму к себе, пытаясь ее поддержать и утешить. Иден потрясенно наблюдает за происходящим. Неужели я потерял и ее? Вдруг она меня теперь возненавидит?

Простите меня.

Мне так стыдно, что не смею даже поднять глаза. Сую руки в карманы и, понурившись, на негнущихся ногах бреду прочь. Отчаянно надеюсь, что мама передумает и окликнет. Скажет, что погорячилась, что она все равно меня любит, несмотря на все мои промахи и ошибки. Но мама молчит. Это ее окончательное решение.

Захожу в дом. Меня мутит, в ушах звенит. Произошедшее не укладывается в голове. Теперь я бездомный наркоторговец, да к тому же моя девушка залетела. Это конец! Не представляю, что делать и как жить дальше. Можно ли такое вообще исправить?

Поднимаюсь на второй этаж и слышу за спиной шаги. Ну разумеется, это Иден. Она единственная, кто стал бы меня догонять. Грустно оглядываюсь на нее, не зная, что сказать.

Джейми и Чейз с выпученными глазами наблюдают за мной с верхней ступеньки лестницы. Видимо, они все слышали. Даже перед ними я виноват. Уставившись в пол, стремительно прохожу мимо братьев и скрываюсь у себя в комнате. Вот бы сейчас исчезнуть, провалиться сквозь землю. Только так не бывает…

Иден заходит вслед за мной. Хорошо, что она здесь. Это дает надежду: возможно, она все еще верит в меня.

Достаю спортивную сумку и начинаю лихорадочно набивать ее первой попавшейся одеждой. Мне слишком больно от того, что мама меня выгнала и родной дом теперь стал для меня чужим, поэтому я не способен мыслить здраво. Рассеянно вытаскиваю из шкафа рубашки. А вдруг я ухожу навсегда? Вдруг мама никогда меня не простит? На всякий случай запихиваю в сумку столько вещей, что та едва застегивается.

Тишину нарушает хрипловатый голос Иден. В нем явственно звучит тревога.

– Куда ты теперь?

Вскидываю сумку на плечо и наконец осмеливаюсь посмотреть на Иден. Она, кажется, напугана не меньше меня. Я все уничтожил… Вновь остро чувствую свою вину перед ней и отворачиваюсь. Если чуть дольше посмотрю на нее, не выдержу и заплачу.

– Не знаю, – честно отзываюсь я. Во рту пересохло. Мысли путаются. Захожу в ванную, а Иден останавливается на пороге. Куда же мне идти? Я ведь еще подросток. На меня столько всего навалилось… Как же со всем этим быть? – Может, к Дину. А может, еще куда-нибудь. Башка совсем не варит.

Помедлив, Иден тихо спрашивает:

– Ты действительно начал продавать наркотики?

Она хочет услышать правду, да и не время сейчас лгать, но как же тяжело в этом признаться… Облокотившись о раковину, глубоко вздыхаю и, потупившись, бормочу:

– Совсем недавно.

– Зачем? – едва слышно шепчет Иден.

Казалось бы, простой вопрос, но на него трудно ответить. Я ведь и сам толком не понимаю, зачем.

– В это очень легко… втянуться. – Удивительно, что я еще нахожу в себе силы что-то вякать. У меня стучит в висках, к горлу подступает тошнота, руки дрожат. – А Тиффани так разозлилась, что наверняка донесет на меня копам.