Я - Грач шесть

Ну, как, Вы оценили нашего Толика? Нет? Не дошло? Тогда ещё раз: апрельский (майский) прифронтовой аэродром в виде бывшего колхозного выгона. До воентога и прочих благ армейской цивилизации – километров сто. Все живут в землянках и палатках. Холодная вода бывает, если её кто-нибудь привезёт. «Пожарка», например. Горячей воды нет априори. Утюгов нет, столы и прочие ровные поверхности – в дефиците. В избытке только грязь всех видов сортов и оттенков.

Снова не оценили? Тогда ставлю задачу – поменяйте колесо на своём автомобиле (сам, своими ручками, а не с помощью работников шиномонтажа), а потом подшейте края несколько белых хлопчатобумажных салфеток для праздничного стола. При этом воды (помыть руки), утюга (разгладить ткань), швейной машинки (да что там - иголки с нитками!) и всего прочего не предусмотрено. Как и самой ткани.

Оценили? Во! И я о том же. У Толика всегда был вид, будто он только вернулся со строевого смотра. Видимо поэтому отказов оружия на «шестёрочке» не было. Совсем. Оружие переставало работать только после полного расходования боекомплекта.

Представляю дальше - наш Игорёк. Точнее – моторист техник-сержант Петров. Мечтатель и молчун. Из Горькова. Это в пику мечтателям из Калифорнии. После школы пошел на завод и потом на курсы мотористов. Отработал немного на производстве. Потом с началом войны был направлен в ШМАС в соответствии со специальностью. О чём мечтал этот невысокий белобрысый парнишка, я не знаю. Может о девушке (а чего – натуральный блондин, голубоглазый и ресницы как у девчонки), а может о Гренаде или Плутонии. Он вообще-то малый неразговорчивый, а расспрашивать, когда человек не хочет говорить, это всё равно, что в унавоженных сапожищах на белую скатерть влезть. Впрочем, дело он свое знал и качественно выполнял. Ну а то, что из сальника винта масло сочилось – так это дефект всей моторной техники в Союзе. В полевых условиях прокладку можно было заменить берестой (а что вы улыбаетесь? на час или полтора хватало). Недаром даже спустя полвека потом ходила шутка, что если на нашенской машине переставал травить сальник, то значит - кончилось масло. Да, ещё замечу что, на моей «шестёрке» на лобовом стекле масла было меньше, чем на «семёрке» Андрея. Всё равно тот же самый Муса между мечтательной задумчивостью и ленивой сонливостью разницы не наблюдал, и иногда шумел на бедного Игорька по поводу и без оного.

Ещё для обслуживания наших пепелацев «по вызову» прибегали «радиолюбители» - специалисты по связи. По прозвищу «Резистор» и «Триод». Почему-то их здесь звали радистами, хотя они обслуживали все виды связи и почти всю электрику полка. За несколько визитов шумы, шипение, щелчки и прочее они устранили «на ноль». Как? Так я же писал выше – радиолюбители. В отличие от пацанят, которые познакомились с техникой только в армии, а до этого ничего сложнее керосиновой лампы в руках не держали, наши «спецы» в свои пятнадцать – шестнадцать лет слушали папанинцев и челюскинцев, общались с «Северным полюсом». Сам Кренкиль не погнушался бы пожать им руки, назови они свои позывные. Экранирование и «заведение «массы» на корпус» сотворили чудо, о котором остальные могли только мечтать – «чистую» связь. Передатчики стояли на машинах звеньевых и комэска. У остальных – только приёмники.

С позывными была целая история. Из штаба нас стандартно с изменением раз в пару недель приходило наименование, то «орлы», то «соколы», то ещё что-нибудь в этом роде. Хорошо, что хоть «петухами» не называли! А после штатного позывного шёл номер машины. Если обращение «орёл ноль шесть» ещё переносимо, что надо было отвечать на обращение «Шестёрка»? Пришлось давить авторитетом и кулаком в печень (не сильно – только обозначить) – что бы сменить «шестёрку» на «шаху» или на «Грача». Карты в полку были не сильно распространены (больше в почёте - домино), и что шестёрка пик – это «шаха» почти никто не знал. Зато позывной «Грач» прижился. Как и «грач – шесть».

Ком.полка сам же сказал, что следует разработать личные позывные. Про то, чтобы в позывном была буква «р» он тоже заострил внимание. Ну, а чего такого, в моём мире наши штурмовики были «Грачами». Так что я только поддерживаю традицию. Вернее начинаю. Санька и Гришка стали «Грач – десять» и «Грач – двенадцать». А в том, что их стали называть «грачатами» - чур, я не виноват!

Что ещё добавить? Скажу, что встретили нас технари насторожено и недоверчиво. Ну, что – это было вполне оправдано: вид у нас был далеко не бравый и не очень воинственный. Вот точно – «грачата». Только что оперившиеся (и не утратившие пуха). Вот как студенты-курсанты военной кафедры, которых только-только привезли на сборы в матёрую воинскую часть. Потом через некоторое время Муса мне поведал ещё одну причину – я у него был третьим пилотом, а у некоторых экипажей сменилось по пять летунов.