Я и мой автомобиль

 - Наверно, - согласился Федор.- Наверно, ему скучно. Отдайте его мне.

 - Как - тебе? Разве можно отдавать своего лучшего друга?

 - А вы мне его дайте не навсегда. Мы уезжаем к бабушке и возьмем его с собой... В деревню!

 - Ты хочешь, чтобы я одолжил тебе своего лучшего друга?

 Возможность отдавать своих друзей взаймы чем-то понравилась мне. Тем более Павел Петухов совращал меня прокатиться проведать Катерину, которая на этот раз обреталась сравнительно недалеко. Филька стеснял бы нас в дороге.

 - А что скажут родители, Федор?

 - А что они скажут? Я им закончил без переэкзаменовки, перешел, и все... Вы не бойтесь, мама любит животных - она и с чижом разговаривает... Мы возьмем чижа и там выпустим. А Фильку привезем. Не бойтесь!

Нет, отрока Федора мне, конечно, послала судьба. Я не думаю, чтобы он появился по своей воле. Скорее всего его снарядили родители, которые могли меня помнить.

Во всяком случае, отца его я знал. Когда-то я помог ему написать небольшую брошюру о его опыте, опыте токаря-передовика. По тому времени он выполнил свой личный план на несколько лет вперед.

Он был славный молчаливый парень, крупный, несуетливый, и славу, которая на него навалилась, воспринимал как некую дополнительную работу, вроде сверхурочной. В то время он только что женился и был счастлив по всем пунктам. Мы сочинили прекрасную брошюру, где были цифры, пейзажи и лирические отступления. Там были неоспоримые выводы: если каждый перевыполнит свой личный план, всем нам будет очень хорошо...

Сфинкс говорит, что история интересна главным образом тем, что у нее, как в длинной пьесе, в конце концов сходятся концы с концами. Если взять небольшой отрезок длиною лет в триста, можно в этом убедиться. Сначала идет начало действия, потом занимательная неразбериха, чтобы держать зрителя в напряжении, потом развязка, где наконец справедливость торжествует. На более коротких отрезках получается то же самое.

Я думаю, моя история с этим человеком не избежала всеобщих законов детерминизма.

Для начала он поселился в нашем доме. Я полагал, что он меня не помнит, поскольку слава его была одно время велика, а слава не останавливает внимания на отдельных лицах.

Но я, как всегда, ошибался.

Отрок Федор, посланный ко мне в качестве небесной манны, был его сыном. Деяния отрока сего были поистине велики, ибо он в самый отчаянный момент принес мои ботинки, вернув тем самым способность передвигаться. Этот молодой чудотворец кормил меня пять дней одним батоном, и я не ощущал голода.

Чиж, живой залог признательности моей, щебетал в клетке.

Теперь семейство грузилось в дорогу. Сам Тимофей Степанович, возмужавший за тринадцать лет, раздавшийся и тронутый сединой, увязывал в кузове добро. Белобрысый отрок Федор кричал, что будет сидеть с Филькой на узле, однако Тимофей Степанович до узла собаку не допускал, говоря, что пес перебьется и на дне. Тем более на узле стояла уже клетка с чижом, привлекавшая повышенное Филькино внимание.

Тимофей Степанович посмотрел на меня дружески и спросил:

 - Чего же не заходите? Я смутился:

 - А вы разве помните меня, Тимофей Степанович?

- Почему я не помню?! Это вы меня позабыли... Видать, много у вас было таких, как я...

Я еще больше смутился:

 - Виноват... Спасибо... Извините меня за Фильку, Тимофей Степанович... Право, мне неловко...

- Почему ж неловко? Он у вас тут сдохнет. Животное требует содержания... Мы с ним на барсуков ходить будем... А может, и медведя задерем, если пофартит. А уж на рыбалку - точно!

Отрок смотрел на нас с восторгом. Филька косился на меня загадочно. Он делал вид, что не понимает ситуации.

 - Буду ждать, - сказал я.

Тимофей Степанович улыбнулся, выпрямившись и держа в руках конец веревки.

 - Может, что-нибудь еще с вами напишем?

 - Обязательно! - обрадовался я.

Вышла жена его Маша с дочкой, не глядя на меня, усадила ее в кабину. Подошел угрюмый шофер, влез на свое место, не говоря ни слова. Маша захлопнула за собою дверь, высунулась и смущенно сказала:

 - Счастливо оставаться...

Тимофей Степанович закрутил веревку, сел рядом с сыном и стукнул ладонью по кабине.

 - Дядя! - закричал отрок Федор. - Не бойтесь! Он будет бегать и выздоровеет! А чижа мы выпустим, можно?

 - Конечно, парень!

Автомобиль ждал меня терпеливо всю ночь и вздохнул, дождавшись. Я взялся за ручку. В ней торчала записка. Наконец-то кто-то вспомнил и обо мне. Кто-то нашел способ напомнить о себе ненавязчиво и смущенно. Я трепетно развернул листок оберточной бумаги, на котором значились слова, способные, возможно, кое-что изменить в моей судьбе, и прочел: «Еще раз поставишь так машину - будешь ходить пешком. Учти».

Да, Сфинкс прав. Дворник меня не любит...

Мы с Петуховым выехали из утреннего города и довольно быстро добрались до шоссе. Пашка, невыспавшийся и злой, молчал. Он сонно молчал километров тридцать и вдруг сказал:

 - Давай на проселок свернем за той посадкой.

 - Зачем?

 - К Ивану заедем. Надо ему визит отдать.

 - А если не проедем?

 - Почему не проедем? Сейчас сухо.