Я и мои (бывшие) подруги

Это самое «на юг» меня умилило, потому что мы, южные жители, говорим не «на юг», а «на море». Нам южнее некуда, там Турция. Я — южанка, имела счастье вырасти и прожить полжизни в двух часах езды от Черного моря и Кавказских гор. В райском краю. Мы, южане, живем там, где другие за большие деньги проводят отпуск.

Рита и я начали работать в книжных магазинах, где продавалась литература на разных языках, в том числе на русском. Моя мама, приехав в гости спустя год после моего переезда, познакомилась с Ритой. В первые десять лет жгучей — я не преувеличиваю — тоски по родине любые гости из Союза были огромным событием не только для того, к кому они приезжали, но и для всех членов нашей компании. «Ну, как там» — интересовало всех. Поэтому специально устраивались вечера встреч, вопросов и ответов, организация передачек.

Я сейчас пишу об этом со слезами на глазах. Какой же это все-таки ужас — тоска по родине, по всей своей прошлой жизни, по семье, по друзьям, по дому, по родной речи. Даже по Алле Пугачевой. Лет десять-пятнадцать у меня ушло на то, чтобы отвыкнуть от родины и перестать ненавидеть ту страну, в которую тебя занесла нелегкая. И ненавидеть только за то, что она другая. Не лучше, не хуже — другая. И лет двадцать ушло на то, чтобы перестать чувствовать себя чужим, и начать ценить несомненные преимущества страны — твоего теперешнего дома. Раньше главным событием года был отпуск в Союзе. Это был глоток из кислородной подушки для задыхающегося. Помню, как по-чеховски, в прямом смысле этого слова я плакала на «шкапик мой», на кривую березку, на простор и пыльный бурьян у дороги.

Сейчас доминирует другое чувство. Куда бы я ни улетала, я всегда рада приземлиться в одном из трех аэропортов того города, где я живу, и ощутить себя дома в чистой благоустроенной стране, где царит достаток и порядок. Ах, как же он облегчает жизнь!

За год жизни в чужой стране язык не выучишь.

Наличие языковой среды играет гораздо меньшую роль, чем утверждают лингвисты. Без крепких базисных знаний не будет и общения, которое, якобы, творит чудеса. Язык надо изучать как любую науку — систематически. Тогда и выучишь лет за пять, а потом постоянно будешь совершенствовать его при условии непрерывной работы.

Отсюда народная мудрость — век живи, век учись (дураком помрешь).

Мы обе, Рита и я, в то время бекали и мекали.

Смущенно улыбались покупателям и отделывались стандартными заученными фразами. Но вот вам разница между человеком с комплексом перфекциониста, которым долгое время была я, и человеком, умевшим уже в молодые годы относиться к себе хорошо. Маме я призналась, что говорю на чужом языке плохо. Из того, что говорится вокруг, понимаю процентов двадцать, а из того, что говорят мне — половину. Я сказала чистую правду. Когда мама поинтересовалась у Риты, как у нее с языком, та ответила, что отлично. Мама ей, конечно же, поверила и была под большим впечатлением, пока я ей не объяснила, что Рита мекает еще хуже, чем я. Вот что значит — жизнь такова, какой мы ее видим. Рита видела ее такой, и как же она была права! Мудрый человек. Не зря аптекоуправленческие евреи ее за свою держали.

Я только к годам сорока поняла, что говорить «я могу что-то» надо, если ты можешь это процентов на шестьдесят, а не когда ты можешь это на все сто двадцать процентов. Пятьдесят процентов, фифти-фифти, по-русски: могу, но плохо. А шестьдесят процентов — однозначно больше половины и означает определенное и несомненное «могу». Вот вам очередной пример проклятой скромности, которая на самом деле не что иное, как комплекс.

Рита жила без комплексов. Поэтому рядом с ней было хорошо, легко и весело. Я и большинство моих русских подруг под разными соусами с детства приобретали букеты комплексов. Немалую роль в процессе всеобщей коплексизации населения играла наша великая литература. Начиналось все необходимостью иметь цельную натуру «тургеневских девушек», несчастных идеалисток, если посмотреть в корень. Потом из нас вырастали некрасовские бабы, готовые входить в горящие избы вместо специально обученных и оснащенных пожарников.

А кончится все, наверное, превращением в малосимпатичных старух-процентщиц или злющих баб Яг? Кстати, откуда такое странное имя — Яга. От Ядвиги, что ли? У меня была одна польская коллега — гордая шляхтичка Ядвига.

Красивая, молодая, обеспеченная женщина. Но какая же она была недобрая! Точно, Яга…

С Ритой мы соседствовали и мило общались года четыре, столько времени она прожила в сытой спокойной Европе. Потом… вернулась в Москву. Во-первых, своего мужа она, видимо, любила недостаточно. Во-вторых, несмотря на свою общительность, активность, интерес ко всему, она скучала здесь, ей не хватало скорости и вихря ее московской жизни. Официальной версией стало именно последнее соображение — скучно здесь, тоска. Хотя, настоящая причина лежала в неудавшейся личной жизни, о брожениях которой она, человек воспитанный, не очень распространялась на людях. С милым рай и в шалаше, и в квартире с дырой в полу. Но не был он ей мил, так я думаю.