Я и мой друг ОКР

Я был из тех, кто имел возможность получить стипендию Рональда Рейгана чтобы поступить в Колледж Эврика, его альма матер. Она давалась только 5 студентам страны каждый год. Присуждалась студентам, получившим широкое образование. Академики, спортсмены, студенческие общественные деятели – все играли некоторую роль. Я не говорил вам, но это был удар для меня, потому что важно было то, что я увидел моего нового себя, с неконтролируемыми мыслями, кружащими в голове. Прежде всего, это послужило мне источником уверенности. Я был очень горд, что мог достигнуть этого во время борьбы с моими спайками. Это было первое главное позитивное достижение, с тех пор как начались мои спайки. Впервые за долгое время я надеялся, что смогу что-нибудь сделать со своей жизнью, несмотря на спайки. Самая важная вещь, которую я понял – подсознательно я смог принять эти мысли как часть себя, потому что я мог достигать позитивного результата с ними. Как вы сможете увидеть, впереди у меня еще много черных дней, но это была та концепция, на которую я мог оглянуться и многому поучиться.

Первые 2 года колледжа были хорошими для меня. Как я говорил, я чувствовал себя уверенным в себе, будучи стипендиатом Рейгана. Я сохранял свои навыки и подсознательно развивал, наряду с новым: пьянством. Хотя, как вы можете представить, это случилось со мной позже, вместе с проблемами, выпивка давала мне новое оружие против моих мыслей. Я не выпивал ни капли алкоголя в средней школе. Я не знал, какой эффект он дает на мозг. Я изучил, что когда мои навыки не работали или когда у меня возникали стрессовые ситуации, я напивался и заставлял свои мысли уйти прочь. Как благополучно свидетельствовали мои сокурсники, я был страшно пьян. Я ввязывался в драки, оскорблял людей, и, что хуже всего, ездил пьяным. Но мне было все равно. У меня была проблема (мои самосаботажные мысли), которые меня беспокоили. И это действовало на них. Мне было все равно, если было 6 утра, если мне нужно посетить общественное собрание, а я пьян. Это называлось самолечением, и я знал, что делаю что-то неправильное каждый раз, когда напивался. В это время казалось, что это единственный путь избавиться от этих преследующих мыслей. Хотя я был пьяным половину времени, будучи первокурсником и второкурсником, я наслаждался этими годами. Мне становилось удобнее с моими спайками чтения и веселья, потому что я знал, как я могу спрятаться от них за бутылку, когда мне это нужно.

Мой мозг, должно быть, ощущал комфорт, когда у меня случались спайки, что в мой первый год послал мне маленький подарок: новый вид разрушающего спайка. Я сидел в классе и обратил внимание на то, что мой язык трется прямо напротив верхних зубов. Это немного отличалось от моих остальных спайков. Они не были спайком «скажи себе, что я не мог что-то делать и не могу», но производили одинаково разрушительные эффекты. Я не мог отвлечься от моего языка, который терся напротив зубов. Это было даже более разрушительно, потому что не имело значение, насколько я пьян, я всегда мог чувствовать свой язык, трущийся напротив зубов. Я стал более депрессивным, чем когда-либо. Каждый раз, когда я хотел побыть непосредственно самим собою, мой мозг нападал на меня другим, более мощным способом. Я стал пить больше, время от времени находясь на грани отравления алкоголем, начал курить, стал более одиноким. Впервые в жизни я был готов уйти: уйти из жизни. Я начал размышлять о самоубийстве и о том, как это сделать. Только по одной причине я не сделал этого: я был очень близок с родителями и знал, что бы это сделало с ними. Моей жизнью было 24 часа страха в день. Впервые я подумал о том, чтобы рассказать родителям о своих мыслях, но я не сделал этого, потому что подумал о том, что они начнут стыдиться меня или винить себя. Я корпел над собой, и над тем, что мне нужно, чтобы выживать каждый день. Я даже начал исследование нескольких вещей. Я изучал свои верхние зубы, чтобы объяснить свой самый последний спайк. Я пытался понять, останутся ли со мной спайки в случае амнезии. Я хотел стереть все из моего мозга и забыть, что я мог с собой сделать. Но такого не получилось. Я помню, я съезжал с дороги, в надежде что кто-нибудь столкнется со мной; не убьет меня, только достаточно повредит, чтобы у меня была амнезия. Это были самые черные дни, какие у меня только были.