Я и мои друзья

— Эй, есть из-за чего горевать! У меня родителей третий день дома нет. И то я не горюю и не теряюсь. Не навечно же они уехали,— сказал скороговоркой Тимуш.— Мой отец часто поговаривает: кто много горюет, тот быстро стареет. Не горюй! А то с юных лет борода вырастет. Лучше пойдемте купаться! За одно и порыбачим, вот, у нас и удочки наготове.

Предложение Тимуша мне приглянулось.

Пока я запирал дверь, гремя засовом, мой братишка уже успел сцепиться с Тимушом. Ругань между ними так и полыхала жаром.

— Никуда мы не пойдем,— кричал Керкусь, размахивая руками.— Мы слово с Михасем дали: со двора ни шагу!

Я сразу понял: спорить с братом — бесполезно. Его никогда не переговоришь. Надо действовать решительно. И с независимым видом зашагал вслед за Симушом и Тимушом.

У Керкуся от удивления округлились глаза:

— Куда идешь, Михась? — закричал он тоненьким голосом.— Забыл данное папе слово?

— Не забыл,— отрезал я спокойно.— Надо правильно толковать указания старших. Он нам на посевы не велел ходить, это точно, а о пруде речи не было!

— Кто за пахчой[8] следить будет? Ты же старший? С тебя первого и спрос! — скулил Керкусь.— Я вот маме расскажу…

Тут я остановился. Тимуш и Симуш ушли вперед. Я же — встал столбом и ни туда, и ни сюда. Да, данное слово надо держать. Об этом и дома, и в школе говорят. Но и ябед тоже никто не уважает.

Тут Симуш обернулся и крикнул:

— Кто у вас старший? Ты или Керкусь?

И я, махнув рукой на брата, зашагал вслед за друзьями. Мое самолюбие было здорово задето: подумаешь, нашелся командир — Керкусь!

«Куда они сбегут — дом и хозяйство? Не лягушки, в воду не прыгнут! За пахчой можно и по очереди присматривать. А еще лучше — посадить на цепь нашего Хураську. Бедняга измаялся от безделия. Пусть себе сидит да лает дни и ночи. Хоть польза будет от него! А то бесцельно бродит по селу…» — подумал я.

Свою идею я тут же изложил ребятам. Они ее одобрили. Особенно им понравилась мысль на счет Хураськи. Мы тотчас же повернули обратно, и ввели в курс дела Керкуся.

Тот снисходительно сдался: кому охота одному торчать дома.

Мы вчетвером ворвались во двор, выманили Хураську из-под амбара куском хлеба и завели его в пахчу. Пахча у нас прямо за амбарами. Вдоль забора отец посадил вишни, мама разбила грядки и ежегодно выращивает огурцы, морковь, репу, лук, чеснок, помидоры. Как только начинают вызревать плоды, мы весь день пасемся на пахче. Заодно охраняем грядки от кур. Уж очень они настырно лезут за ограду. Не уследишь — все грядки перероют. Особенно настойчиво куры лезут на пахчу, когда огурцы наливаются величиной с ручку кочедыка. Хоть сиди неотлучно у грядок. То через ограду перелетят разбойницы, то найдут потайную лазейку — и, прорвавшись, начинают хозяйничать.

Мы втащили упиравшегося и повизгивающего Хураську. Тимуш предложил привязать его за ближайший столб ограды:

— Пусть сидит и караулит до нашего возвращения.

— Нет, привязывать не следует. Собаке нужен оперативный простор. Ограда высокая, он и так не уйдет отсюда. А рассвирепев, Хураська не только кур, но и самого слона не пустит,— возразил Симуш, широко вышагивая по пахче.

— Привяжи его, он обидется и не только кур, но и мышей пугать не станет. Куры же не дуры, чтобы подходить к привязанному псу. Подберутся они издалека. И хоть лопни Хураська от лая, они на него даже плевать не станут. Свое будут гнуть. После них и грядок не разыщешь.

— Куры не плюют, ты не ври на главах,— ответил ему Керкусь.

— Плюют, не спорь! Отчего, ты думаешь, озеро на лугу Анаткасов названо Куриным озером? — настаивал Симуш.

— Ладно, не будем ссориться попусту,— примирил я Керкуся с Симушом.— Пускай Хураська без привязи бегает. Так ему, и правда, здесь будет повольней. И курам он ходу не даст, к лазейкам не допустит. Куры они и вправду — не дуры, на рожон не полезут.

Стоило нам кинуться в воду, как мы позабыли о времени. Плескались до тех пор, пока губы не посинели. Зуб на зуб не попадал! Выскочив на берег, Симуш, Тимуш и я с наслаждением растянулись на горячем песке. Тела у всех на ветру мгновенно покрывались «гусиной» кожей. Долго не могли согреться. Симуша колотило так, что даже заикался.

— Н-ннадо… у-у-уд-дочки… н-наладить,— с трудом выговорил он.

А вот Керкусю — хоть бы хны! Он бродил у берега по пояс в воде и выворачивал коряги. Вдруг он торжествующе закричал. В руках у брата, сверкая, билась рыба.

— Смотрите! Пардаса[9] поймал! Во — какой!

Мы со всех ног бросились к нему. И в самом деле, в его ладонях билась нежная красноперая рыбка.

— Где? Где поймал? — наперебой спрашивали его.

— Здесь. В траве. Прямо в руку уткнулся. Я и схватил! Их тут уйма!

Симуш, Тимуш и я немедленно полезли в воду. И началась увлекательная охота. Мы ворошили траву, ворочали, поднимая муть, камни, рвали водоросли и выбрасывали на берег, а камни забрасывали подальше, вглубь. Поднялся невообразимый шум и гам. Наверное, мы прочесали изрядный кусок берега. Но повезло только Тимушу, он тоже поймал небольшого пардаса и нескольких пескарей.