История, которую я расскажу сегодня, не то чтобы тождественна тому случаю. Но в смысле вышеозначенного душевного убожества, проявленного людьми, она вполне может стать в один ряд с той историей, из-за которой, кстати говоря, меня многие упрекали в восхвалении нигилизма и отчаяния. Мне-то как раз казалось, что история, описанная мною в очерке «Как живая», преподнесена мною в определенном свете и как раз-таки говорит обо мне как о человеке не столь уж душевно нездоровом, каким многие из вас меня, несомненно, полагают. Этим самым очерком я показывал, что на свете есть гораздо больше людей здравомыслящих и вменяемых, нежели вы, почтенная публика, себе представляете. Еще мне казалось, что очерк содержит те вещи, вооружившись которыми, можно попытаться противостоять силам тьмы.
Впрочем, давайте согласимся хотя бы с тем, что я имею право высказывать свою точку зрения по поводу того, чем живет моя страна.
Я пересмотрел фильм «Древо жизни». Потому что сегодня в одном ток-шоу я вынужден был схлестнуться с некоторыми, возможно, не знакомыми с очерком, сомнамбулическими юношами и девицами, которые выпендривались посредством предъявления мне энциклопедических познаний того, о чем снимают кино Вуди Аллен и Кшиштоф Кесьлевский. Хотя они даже не знают того, что в фамилии Кесьлевский после «с» пишется мягкий знак.
Суть дискуссий была в том, что для многих из тех, кто пишет колонки, народные интересы — это сугубо эстетическая категория. Вот такими словами они бросались в мой адрес. Но эстетическая категория и народные интересы могут быть только для тех, кто не ездит по стране, а я-то езжу! В отличие от этих юношей и девиц, щеголяющих знаниями о том, о чем они представления не имеют.
Огромным камнем преткновения стал фильм «Древо жизни», имеющий прямое отношение к нашей сегодняшней истории. «Древо жизни» вовсе не о том, о чем написал уважаемый мной критик Андрей Плахов, и вовсе не о том, о чем написали журналы и киноведческие рубрики в газетах или где-нибудь еще, где исследовались особенности режиссерского стиля Теренса Малика и тонкости операторской работы. Да, все это имеет место быть. И оба этих компонента — филигранны. Но сам фильм потрясает (похоже, лишь меня одного) отнюдь не Брэдом Питтом, на склоне своей карьеры блистательно сыгравшего астматика, парадоксально любящего своих детей, но при этом беспощадно к ним относящегося. А тем, что фильм — о том же самом, простите за аналогию, о чем и очерк «Как живая».
О том, как слова любви застревают в безвоздушном пространстве, о том, что нет кислорода, а есть только курс доллара, курс евро и надвигающаяся катастрофа.
Катастрофа не душевная, о чем никто не задумывается, а под названием «якобы Уолл-стрит расстарался».
Эта душевная глухота подвигла парня по имени Роман Мостовой взять охотничий дробовик и разрядить его себе в голову. Романа Мостового я вам тоже никогда не прощу! Потому что на этом ток-шоу Роман Мостовой всем был, простите, до пи*ды. Его судьба никого не интересовала. Я прочел об этом малюсенькую заметку и перепроверил ее.
Роману Мостовому было 15 лет, когда он поздним вечером из-за того, что был недолюблен дома, не смог сказать папе и маме, что его ежедневно избивают в колледже. Будучи из люмпенской семьи, он не сумел набраться мужества и рассказать, что с первого сентября его каждый день бьют и называют рванью и голытьбой. Не сумел — и покончил с собой.
Он не смог сказать это отцу по одной причине. Отец тянул это семейство на себе. Мать занималась домашним хозяйством, а отец был егерем. Помимо Ромы, есть еще брат и сестра. Они жили впроголодь. Вы можете представить себе уровень доходов в этой семье? И после того как сын изъявил желание учиться дальше, они заложили дом в ростовской области, чтобы он продолжил учебу в колледже. Он пришел туда в той же одежде, в которой ходил дома. В потрепанной, истертой рубашке. Я, конечно, утрирую, но ненамного, потому что я сам из такой же семьи. Поэтому не надо врать о том, что я прибегаю к гиперболам.
Рома попадает в этот колледж, где он — единственный человек (так уж получилось), который попадает под определение «люмпен». Все остальные более-менее являются тем самым «миддл-классом», о необходимости укрепления которого талдычат нам сверху. Это дети, которые, может, не шикуют, но не знают таких уж проблем. Не знают, что такое жить всё время взаймы, как это знает и будет знать семейство Мостовых. Они начали его гнобить.
Слово «гнобить» придумал не я. Его сказала девушка, единственная из всего класса, которая сочувствовала Роману Мостовому. Она видела его плачущим.