Я и рыжий сепар

Взрыв штаб-квартиры национального ополчения в Хасаке три года назад был, пожалуй, самой продуманной операцией по уничтожению лидера добровольческих отрядов, воюющих против радикалов под патронажем правительственной армии. Террористы еще никогда так близко не подбирались к майору Шади. Это было третье по счету покушение, боевики не сомневались, что похоронили командира ополченцев под развалинами его штаб-квар тиры. Смертнику удалось подогнать забитую взрывчаткой цистерну на расстояние пары десятков метров от здания. Дежурный блокпост разнесло в клочья. Все, кто находился в комнате с Шади, погибли. Самого командира тоже заочно посчитали убитым. Сообщения о его ликвидации в считаные минуты после взрыва расползлись по радикальному сегменту интернет-сети. А это значит – информаторы боевиков следили за терактом, находясь неподалеку, и оперативно маякнули заказчикам о результате. В конце концов даже дружественные ресурсы готовы были смириться с этой мыслью.

Майора нашли под завалами ребята, которые от взрывной волны попадали с коек в соседней казарме. Республиканцы пришли на помощь оперативно. Когда откопали, он, само собой, был без сознания. По счастливой случайности у военных медиков оказался в распоряжении аппарат искусственного дыхания. Откачали. Кому-то из руководства пришла в голову прагматичная мысль – чтобы избежать повторной атаки, уже на госпиталь, куда эвакуировали раненых, не опровергать факт его гибели. Несколько дней для всех майор Шади был мертв. Сеть подпольных, или «спящих», ячеек, которую террористы создали практически во всех населенных пунктах Восточной провинции, увы, работала эффективно. Информация о передвижениях сирийских военачальников доходила до радикальных полевых командиров исправно. Поэтому, пока спецслужбы не наладили заново систему безопасности – после каждого такого взрыва разведке и контрразведке приходилось идти на все более изобретательные ухищрения, – было решено оставить его мертвым. Враг в заблуждении – выгодный враг. Впрочем, после «воскрешения» начальство поставило тридцативосьмилетнему майору Шади задачи, занимаясь которыми командир не просто мозолил глаза «игиловским существам», но и откровенно дискредитировал их идеологические успехи.

– Сколько их там сегодня, шейх?

– Четверо, майор Шади.

– Все из Восточной провинции?

– Да, майор, все из арабских племен.

– Откуда именно?

– Кто откуда. Двое воевали в отрядах на границе с Ираком. Один из Дейр-эз-Зора. Четвертого парня радикалы и вовсе на несколько месяцев командировали в Ракку. Он из племени агайдат. Говорит, что много слышал о вас.

– Ну с тем, что из агайдат, все понятно… Эти ублюдки из ИГИЛ столько наших стариков вырезали… Другие парни из каких побуждений пришли? Из личных или общих?

– Сами у них спросите, командир. Мое дело посредническое, я не военный.

– Хорошо. Саид, позови этих четверых, – обратился командир уже к адъютанту. Тот, стоявший по струнке у самого порога в ожидании распоряжений, мигом исчез.

Майор Шади пил свой утренний убийственно крепкий кофе с шейхом Абу Мухаммедом аль-Фаресом. С тех пор как на них свалилась миссия по перетягиванию жителей провинции с темной стороны на светлую, командир ополченцев и священнослужитель встречались каждое утро. Шади поручили сформировать и укомплектовать новое подразделение, в которое должны войти добровольцы из недавно освобожденных от ИГИЛ населенных пунктов, представители христианских общин провинции Хасака, местные ассирийцы и армяне, а также бывшие боевики, то есть те, кто решил воспользоваться правом на амнистию, объявленную президентом Башаром Асадом, и сдать оружие. Коктейль обещал получиться забористым. Еще на первом построении майор – который сам был из племени агайдат, – всматриваясь в эту разношерстную публику, не представлял, как будет обучать их боевому взаимодействию. В одном ряду – первый набор едва достиг цифры в сорок человек – стояли и пасмурного вида смуглые арабы, его соплеменники из агайдат, причем в масках, и тут же слегка мажорного вида христиане, с аккуратно выстриженными бородками и модными прическами с налетом геля. Игиловцам, аннусровцам и прочим исламистам так или иначе где-то удалось настроить одних против других. Двадцатилетние парни из арабских племен – в начале кризиса, пять лет назад, еще подростки – радикальные идеи впитывали на ура. Даже сейчас – и Шади, конечно, не мог не обратить на это внимания – некоторые из них, фоткая друг друга потертыми «самсунгами» и видавшими виды «нокия», вместо традиционного «виктори» демонстрировали перед объ ективом указательный палец, направленный в небо, с улыбкой приговаривая «Аллах акбар!». От этого жеста, знакомого по экстремистским ютубовским видео, майора слегка передергивало. Будучи мусульманином, он еще мог как-то фильтровать религиозные порывы земляков. А вот добровольцы-христиане иной раз с неподдельным шоком поглядывали на замашки арабских сослуживцев, не очень понимая, чем игиловцы или аннусровцы, против которых они пришли воевать, отличаются от тех ребят, что сейчас тренируются вместе с ними.