Я и рыжий сепар

Надрываются дула. Откуда-то звук оттуда.
Места себе не находит начальник тыла.
Санитарка Дуня: «Меня, – говорит, – продуло,
Я, – говорит, – простыла».

Никому в эту ночь не спится в госпитале полевом,
Кровяные тельца озноблены, целятся по уму,
Никому ничего не снится в ракурсе болевом,
Ничего никому.

Вот, например, Нечаев сменил не один отряд,
Прошел мировую, сызмальства в зоне риска,
Двадцать лет наблюдал революцию октября
В лесополосах – с брянских до уссурийских,

Неоднократно Нечаев сгорал в огне,
По конституции ярко выраженный партизанин,
Но и ему не по сердцу теперь пропадать в тайге —
Горькой думаю занят.

Он зовет Евдокию, просит себя на воздух,
Да куда-нибудь на возвышенность, для обзору,
Перелистывает сраженья в голове как гроссбух,
Присматривается к косогору.

А оттуда навстречу лишь дым столбом.
Отступающих слушает, будто спит.
«Поражение, – рассказывают, – разгром,
Отряд, – говорят, – разбит».