Я и Софи Лорен

Например. Иду я по Большому Гнездниковскому и вижу… Совершенно верно! Валерию Ильиничну! Фамилия понятна и без слов. Как всегда, она спешила. Откуда? С митинга. Куда? Опять на митинг. Помню, я еще подумал: такая встреча, грех не пообщаться! Что мне у нее спросить, себе на память? И для затравки Новодворской говорю:

– Здравствуйте!

И вы знаете, что отвечает Новодворская? Она, представьте, отвечает тоже:

– Здравствуйте!

Разговор пошел. А я ж находчив. Помню, непринужденно я еще спросил:

– Который час?

Она поставила меня в известность, что:

– Два сорок!

Это время. Я запомнил. Навсегда. И вы тому свидетели: два сорок! Хоть это было восемь лет назад.

Вот такие содержательные встречи!..

А недавно… Еду я недавно под Москвой. Линия метро – Замоскворецкая: «Войковская», «Сокол», остановка – станция метро «Аэропорт». Наш вагон полупустой. Я у дверей. «Осторожно, двери закрываются!» Уже. И вдруг в последний миг, просочившись между «осторожно» и «дверьми», кто-то быстро – хоп! – шагнул в вагон. И двери съехались. Он опередил! И встал напротив. Поезд с грохотом отправился в туннель. Подняв глаза, я вздрогнул безошибочно, сказать точнее – просто обомлел.

Не прячась, он стоял передо мной. Он же, он, ну как его, который… Поразительно знакомое лицо! Великий человек, писатель он. Но кто – я поразительно не помню. Только помню: он с обложки книги. Как его, которой… Нет, отшибло!

Его внешность. Украдкой так смотрю во все глаза. Значит, так: в кашемировом мягком пальто цвета остывшего лета. Кожаная сумка. Переброшена через плечо на ремешке. Как полевая, – но не полевая. Видно – модник, элегантный и старательный. Что на ногах, уже забыл. Наверно, обувь. Клетчатые брюки – очень классные. Артистическая кепка набекрень. Кашне, уложенное как бы невзначай. Сам значительный. Спокойное достоинство. И с таким породистым лицом, что боже мой! Нос – как маленьким носам большой укор. Его глаза. И, конечно, его брови – очень адресные, их уже не спутаешь ни с чем…

И тут меня пронзило: вот оно! Передо мной, лицом к лицу – Евгений Рейн! Учитель Бродского и близкий друг Довлатова. Помните «Мне скучно без Довлатова»? Так это скучно не кому-нибудь, а Рейну. Я даже пожалел, что не тинейджер. Этот Рейн! Чтоб так демократично, чтоб в метро… Ну улов! А кому-то скажешь – не поверят. Скажут: может, ты еще и Путина? В метро…

Как в почетном карауле, я и Рейн – мы по обе стороны одних дверей. Если честно, мне он представлялся не таким… А высоким, зычным и раскатистым. А он… Ехал весь притихший, ни полслова, при росте не сказать чтобы большом.

Но еще больше удивила эта публика. Нужно ж как-то адекватно реагировать, а никто не реагирует, никто! Не приветствует такого человека. Не подбрасывает в воздух. Не ликует, не кричит ему «ура!». Не бросается на шею, не желает творческих свершений. Все уткнулись… В общем, наш народ!

Да, мы ленивы и нелюбопытны, вот позор! И придется отдуваться мне за всех…

Живой классик собственной персоной – а его никто не узнаёт. Как будто к нам вошел, ну, я не знаю, дядя Вася из Капотни со своим слесарным инструментом, а не писатель и поэт Евгений Рейн в кашемировом пальто и с легкой сумкой. А вдруг это действительно не Рейн?! Подозрительно легко он мне достался. Впрочем, мало ли похожих двойников? Так чего же я, дурак, благоговею? Во рту все пересохло, будто в засуху. Иди же! Когда еще представится такое?!

И я сделал шаг ему навстречу. А кто-то ж должен, или я не прав?

Я кричу ему так доверительно на ухо… Почему кричу? А стук колес. Продираясь сквозь завесу шумовую:

– Извиняюсь, вы – Евгений Рейн?

Он так отпрянул, чтобы оглядеться: это кто ему вворачивает в ухо? И так смотрит: мол, откуда это я? А это он, – это он откуда? Мы здесь ехали уже прилично остановок…

Я осведомляюсь, так корректно:

– Извиняюсь, это вы? – ну и так далее.

Он без особой радости признался:

– В общем, да.

Да, если Рейн – чего тут отпираться. Если он всю жизнь… Привык уже. Главное, что я в нем не ошибся! И от избытка чувства я ввернул:

– От имени вагона… Видеть вас у нас… Безумно рад!

Он разлепил свои уста:

– Ну, тут мне возразить вам просто нечем: меня увидеть – действительно особого ума…

Это он! Так умно мне ответить… Без вопросов! Но, извините, как же без вопросов? И чтоб показать свою осведомленность, я снова прикипаю к его уху:

– Скажите, а «Заметки марафонца» – это вы?..

– Это я – «Заметки марафонца».

Не отказывается.

– Значит, «Полбрикета» – это тоже?

Его ухом завладел я не случайно.

– И «Полбрикета» я. И «Пять имен».

А и правда это он, подумал я, хотя… Раньше думал: он большой. А оказалось… Я маленький, но мне хватило стать на цыпочки. На цыпочки, как будто на пуанты. Чтобы достать ему практически до уха. И я, конечно, страстно зашептал:

– И «Однажды ночью», неужели?!

– Тоже я, – и почему-то кисло улыбнулся.

Сердце бьется в груди и… Моя память обострилась до предела: я выдал Рейну все его новеллы, вдоль по книге. И едва ли не уперся в «Содержание».

Тут мне показалось: Рейн созрел. И пока его уже возделанное ухо от моих расспросов не остыло, я туда же и ввинтил:

– Так дайте мне!..