Я и три Отелло

— Катька! Привет! — при первых же звуках ее голоса, всегда очень громкого, и настолько, что его было слышно в приличном радиусе от мобильного, хоть и прижатого к уху, бабуля кивнула, подтверждая, что узнала мою подругу, и покинула дверной проем. — Как здоровье? Я в курсе, что ты немного приболела. Бабушка твоя сказала, когда утром звонила. А как ты теперь? Нормально? Правда? Точно, точно?

— Что ты хочешь от меня узнать? Зачем столько вопросов об одном и том же? Сознавайся!

— У меня новость, но… Нет. Я лучше к тебе заеду. Ведь еще не настолько поздно, правда?

— Я подозреваю, что у тебя для меня неприятное сообщение. Вот ты и томишься теперь в нерешительности. И даже догадываюсь, какое. Это про Сергея, правда?

— Да. Но, может, я, все же, заеду? При личной встрече оно как-то…

— Не напрягайся. Говори уже. Зачем тебе тащиться сейчас ко мне по пробкам, а потом еще через весь город к себе домой возвращаться? Не переживай, ты не сможешь меня ничем удивить. Нет такого, что я про него не знала бы, — а сама с тоской про себя подумала, что за последние двое суток почерпнула о женихе даже больше, чем за два года.

— Тогда ты должна знать, что он окончательно решил уйти из театра. Да, конечно, тебе это известно! Я вот только не поняла, когда он до этого созрел. Вроде, еще день назад выглядел вполне довольным жизнью, а тут, бац, и такое заявление. И ты тоже хороша! Ни словом, ни пол словом! А может, и ты того…в смысле, с ним…в Питер? Я вот это и хотела у тебя выяснить. А бабушка твоя сказала, что болеешь…

— А откуда ты узнала, что Серега уволился? — предполагала же такой разворот событий, если ему дали бы роль в его родном городе, но в груди все равно противно так все похолодело.

— Я была в кабинете Пал Павловича, когда твой ему позвонил. Вот откуда. И сама все слышала, и главный потом ясно так выразился в адрес нашего неотразимого Сереженьки. В смысле, твоего Сергея. Представь! Он даже никого не предупредил, и нисколько не собирается отрабатывать, чтобы здесь могли спокойно организовать ему подмену. Свинство, однако! Отгородился какой-то знакомой, какой-то значимой Тамарой Вячеславовной, чье имя напрочь заткнуло и вырубило нашего Павловича, и был таков! Что за баба? Ты же должна ее знать? Или она и тебе в Питере теплое местечко приготовила?

— Ты в своем уме? На что ты мне сейчас намекаешь? Что я тоже решила последовать примеру Сергея? Так, что ли?!

— А как еще! Что должна думать?! Разве вы у нас не пара?! Вы же, как муж и жена, и ясное дело, что теперь Павлович схватился за голову. И велел мне узнать у тебя…

— Вот оно что? Он велел! А ты вовсе и не по собственной инициативе звонишь мне сейчас!

— Но ты должна понимать его беспокойство! Он тебе главную роль, а ты… в общем есть подозрение, что побежишь в Питер за женихом.

— Так, значит! Что же! Могу нашего главного успокоить. И тебя тоже, если и ты переживаешь за родной театр. Я никуда не побегу. Ясно? Я остаюсь в Москве. И меня тошнит от этой Тамары… Как ее там?

— Вячеславовны. А почему тебя от нее тошнит? Павлович сказал, что баба ушлая и такими делами ворочает, что связываться с ней, себе дороже, одним словом.

— Потому что это у Сереги с ней связь, а не у меня, это он с ней спит. Понятно тебе это?

Тут в трубке надолго воцарилась пауза. Тишина была такая, что даже дыхание Ирки, обычно очень ощутимое, ее не нарушало. И я сидела с зажатой в кулаке трубкой, замерев, и подруга, как окаменела, где-то на другом конце связи.

— Я это… — выдавила она из себя все же, после того как с трудом, но откашлялась. — Я сейчас к тебе приеду.

— Не надо. Кризис миновал. И здесь бабуля теперь постоянно рядом дежурит, — вяло отвечала ей, а сама успела уже пожалеть о вырвавшемся признании. Все же, это было дело личное. И хоть Ирка и была подругой надежной и доверенной, но не стоило выливать на нее все это.

— Уверена? Ладно. Но тогда я утром за тобой заеду. Идет? И мы вместе отправимся в театр. Ты же собираешься завтра на работу?

— Собираюсь. Но могу и сама…

— Нет, что ты?! Мне не трудно. То есть, мне нормально…я с радостью.

— Хорошо. Буду ждать у подъезда.

Когда мы встретились, Ирина все всматривалась в меня пристально, будто пыталась рассмотреть что-то, доселе невиданное. А я поблагодарила Бога, что хоть с расспросами не приставала, только насквозь всю меня взглядом сверлила и сверлила. Но, как оказалось, рано я вспомнила всевышнего.

— Поговорить со мной не хочешь? — сощурилась Ирка и приткнула свою машинку, маленький красный Опелек, к тротуару рядом с городским парком. — Время у нас на это немного есть. И знающие люди говорят, что если открыть кому душу, то камень с нее свалится. На мой взгляд, я — кандидатура подходящая. Все же, пять лет считаюсь твоей лучшей подругой. Или нет, не так, не считаюсь, а являюсь. Это вернее будет сказать.

— Отстань, а!

— Нет! Не отстану! Ты себя в зеркале видела? Вся бледная, и одни глаза на лице остались.

— Не выдумывай. Со мной все в порядке.

— Как скажешь, Катька! — покосилась она на меня еще немного. — Я тогда еду дальше? Точно? Точно, точно?!

— Поезжай уже.