Я иду!

За тыщи верст плеснула щука,
а в мокрых зарослях,
                      впотьмах,
крапивой обжигая щеки,
желанье борется и страх.
Я вздрагиваю:
            ливень буйно
ударил в белую кору.
Три месяца живу, как будто
через минуту я умру.
Гляжу на глину, жесть и воду,
как будто вижу в первый раз!
На ощупь!
         Сквозь полыни одурь!
Сквозь ливня заросли!
                    И вниз!
Обрывами.
          Ах, Ленка, Ленка…
Лежу, свищу, бреду в бреду.
В бездумье мокрая травинка
колышет сонную звезду.
Как перед вечною дорогой —
ни суматохи,
                 ни заботы,
лишь беспричинная тревога
и ожидание чего-то…

«В тугих капронных волоконцах»…

В тугих капронных волоконцах
под чей-то хрип:
             — Нажми!
Еще! —
метнулось пойманное солнце
и в лодку плюхнулось лещом.
Лещи ворочаются глухо.
Весь в складках,
                 в пене,
                     в пузырях
залив раскачивает брюхо,
и сполохи стоят в сетях.
Но вот —
знакомая излука.
Мы возвращаемся домой.
Мы долго вытираем руки
хрустящей
ледяной
                 травой!

«Туманы над селом Туманы»…

Туманы над селом Туманы,
над Гижигинскою губой.
В тумане
       по косе песчаной
буксует
       утренний прибой.
Вытягивается,
                светлеет,
освобождаясь ото льда,
звенит,
        от злобы сатанеет
и рушит выступы вода.
И отступает перед твердью.
Прибой!
      Отбой —
             Прибой!
Отбой…
И волны
       падают
              в бессмертье
вниз головой.
Над чаек бестолочью сизой
они взлетают на дыбы,
и катятся,
        чтоб с новой силой
ударить
       в каменные
                  лбы!

Поющий свитер

Мороз! И рядом хочется
поставить слово яблоко.
И что ни вдох —
                 оскомина!
И что ни выдох —
                  облако!
А солнце бьет по снегу.
В автобусы! Насквозь!
Клич над лыжней взмывается
мохнатым эхом. Ввысь!
Бегу и тело чувствую.
От радости — молчу.
Бегу и не выдерживаю —
и кричу!
Вверх
     по откосу —
за шагом
         шаг,
за плечи отбросив
ветра синий шарф.
Горит сияньем северным
мой норвежский свитер.
О синие ворсинки
                  трется
ветер.
И свитер мой
поет!
О! Это песня Сольвейг.
Да! Музыки полет!
Вот —
хором сосны.
С потоками борюсь.
Качаюсь, солнцем пьяный.
Бегу
и не боюсь,
что я бежать устану.
Как женщина
            предчувствием
живого существа,
я наполняюсь музыкой
и жаждой естества!
Так надо! Не насилую,
не злю воображение.
Я просто слышу звуки
и верю их движению!

Первое впечатление о целине

Бензин и воду привезли из центра.
Наряды
        рвет
чернильный карандаш.
На горизонте
           белая цистерна
да одинокий сломанный камыш.
Масштабы непривычны,
                   и висок
стучит в степи, как холостой движок.
И мысли
       непривычны
                     и дерзки,
как будто не твои,
               но не признать не смеешь.
Сухие незнакомые жучки
ползут по нервам —
               вздрогнешь и вспотеешь.
И воздух
осязаешь, словно воду,
в которую после работы входишь,
и ощущенье
           тела
               и свободы —
потрогать можешь,
               если не поверишь.
Все непривычно.
               Надо привыкать!
Но прежде
          надо
                все это
                      вспахать.

«Я устал от дорог и тревог!»…