Я иду искать

Отошедший на пару шагов Сергей отогнул полу пиджака подкладкой вверх и вытер лицо. Вадим со смесью удивления и облегчения увидел, что оба глаза у того целы, но чуть выше виска виднелась широкая полоса содранной скользящей пулей кожи — видимо, шедшая из ссадины кровь и создала такую жуткую иллюзию. И всё равно, Сергей был ранен, пусть ему несказанно повезло и не одна из пуль не стала смертельной, но в том, что они всё же задели его, у Вадима не было сомнений — он прекрасно помнил, как вздрагивало отброшенное на машину тело, видел под расстёгнутым пиджаком пропитанную кровью рубашку. Сергей же вёл себя как ни в чём не бывало, его движения не казались скованными болью, хотя лицо и выглядело измученным и смотрелось ещё более бледным из-за размазанной по щеке крови. Вадима удивляло и то, что Сергей продолжает стоять на обочине дороги, словно, убив одного из напавших, больше не опасается, что в него снова начнут стрелять. А ведь логичным и разумным было бы поскорее сесть в машину и попытаться убраться отсюда, пока длится это непонятное затишье. Вадим посмотрел на застывшего рядом Максима, в надежде увидеть на его лице подтверждение своих мыслей, но тот напряжённо наблюдал за Сергеем, одной рукой придерживая чуть приоткрытую дверцу, а в другой сжимая пистолет. Вадиму показалось, что оба чего-то ждут и что для них эта ситуация вовсе не была неожиданной. Более того, поведение Сергея было таким, будто он нарочно хочет, чтобы в него стреляли. Это не укладывалось в голове, но выглядело именно так, и, в то же время, Сергей вовсе не казался человеком, идущим на самоубийство. Хотя… Вадим вспомнил, кто перед ним. Разве может быть у маньяка психология нормального человека? Он невольно снова покосился на Максима — в конце концов, психолог… Но он, похоже, поведение Сергея воспринимал как само собой разумеющееся.

В этот момент Вадим почувствовал, как в его затылок вонзается внезапная и невыносимая боль, смывающая все мысли и ощущения, кроме одного — будто его голову пронзает ледяной стержень… или, не стержень, а луч… или — чей-то взгляд. Словно сам он уже не принадлежит себе и единственное, что он может, это, не сопротивляясь, принимать то, что видит его глазами кто-то чужой, слышать чужие мысли, чувствовать чужие ощущения.

Вадим стоял перед Сергеем, глядя в его глаза, кажущиеся сейчас необычайно глубокими, манящими, затягивающими, парализующими волю и оставляющими лишь непреодолимое желание погрузиться в их кажущуюся желанной бездну. И, в то же время, Вадим прекрасно знал, что сидит на полу в тесном, зажатом передним и задним сиденьями пространстве, касаясь щекой жёсткой обивки, ощущая под руками замусоренный пол, но…

…Их разделяли всего несколько шагов и капот машины. Вадим почувствовал, как его губы дрогнули в странной, кажущейся ему самому неуместной улыбке, услышал собственный голос, произносящий слова, смысла которых не понимал и про которые знал лишь, что они родились не в его голове. Но он произнёс их.

— Есть вещи, для которых время — не преграда, правда? Для них даже смерть не преграда.

— Я не понимаю тебя.

— Значит, ты и не должен понимать. — Вадим отчётливо слышал свой голос. Свой, и, одновременно, свершено незнакомый, чужой, говорящий непонятные ему слова.

— Что тебе нужно? — Лицо Сергея напряглось в болезненной усмешке.

— То, что осталось от твоей души. — Вадим едва не задохнулся от произнесённых им слов, не в силах поверить, что действительно сказал эту неприятную, холодящую душу бессмыслицу.

— А если от неё ничего не осталось?

— Тогда мне нужно это ничего. — Вадим чувствовал, что снова улыбается, но эта чужая, насильно раздвинувшая его губы улыбка причиняла ему почти физическую боль.

— Забирай. — Губы Сергея изогнулись, обнажая неестественно длинные, заострённые клыки, удивившие Вадима и, в то же время, совершенно не удивившие.

Он стоял напротив Сергея, глядя в его тёмные глаза, ощущая, насколько завораживающе-притягательна пустота этих бездонных зрачков, и насколько она опасна и ненасытна. И он позволил себе отдаться этому тёмному и опасному, желанному и губительному взгляду, погрузиться в него, скользить в его глубину — в делавшуюся всё более холодной и равнодушной бездну, в не имеющее границ мёртвое пространство, затягивающее всё сильнее, всё безнадёжнее… Вадим сделал шаг к Сергею — и, в то же время, странным образом не ощутил движения в своём теле, продолжая сидеть на грязном полу, скорчившись между сиденьями. Однако он точно знал, что приблизился к Сергею ровно на шаг. И ещё один шаг — сделанный, и, в то же время, не сделанный им. Теперь они стоят, разделяемые только капотом машины, и жадная пустота тёмных глаз поглощает, растворяет в себе, превращает в ничто свою добровольную добычу, теперь победа Сергея уже очевидна. И в этот момент где-то в равнодушно-жадных вихрях Вадим почувствовал нечто — будто на самом дне пропасти, укрытое переплетением этих вихрей, бьётся что-то живое, источающее волны тепла, болезненно сжавшееся, когда он потянулся туда. Вадим явственно ощутил, как сжимает в руке горячий, пульсирующий комок.