Я иду искать

Максим распахнул дверцу и, не думая о том, какой прекрасной мишенью сейчас является, обошёл машину, встав позади Сергея и оказавшись лицом к лицу с незнакомцем. Он не мог, да и не пытался отдать себе отчёт в том, чем именно рождена переполняющая его сейчас злость, а лишь чувствовал, что всё это время она была с ним, словно тихо свернувшаяся на сердце змея. И теперь эта змея впервые подняла голову, готовясь к броску, и дав ему тем самым странную, пьянящую свободу. Взгляд стоящего перед ним мужчины в первый миг впился в него, словно ледяной бурав, но тут же бессильно заметался, соскользнув с брони его злости. Максим поднял непривычный и, в то же время, странно удобно лежащий в руке пистолет, из-за этой своей удобности кажущийся просто бутафорией, игрушкой — серьёзной, весомой, но какой-то нереальной. Он напряг палец, лежащий на спусковом крючке, ещё сильнее сжал рукоятку и оружие дёрнулось в его руке, воздух пронзительно взорвался в ушах, а где-то за спиной стоящего перед ним мужчины брызнул земляной фонтанчик. Максим шагнул вперёд, поднял ствол выше, поднеся его почти вплотную ко лбу застывшего перед ним человека, и снова нажал на спуск — снова дёрнулся в руке пистолет, но теперь противник отпрянул назад, запрокинув голову, и осел на землю, судорожно сжав руками редкую траву. Его голова лежала в кровавой жиже, а посередине лба виднелось издевательски-аккуратное отверстие. Полулежащий на залитом кровью капоте Сергей бессильно сполз вниз и, перевернувшись на спину, затих.

Неподвижно застывший в салоне Вадим вздрогнул, словно звуки выстрелов вырвали его из кошмарного сна. Сна, который по пробуждении оставляет лишь липкую испарину на лбу и облегчение от того, что он развеялся, не закрепившись в памяти. Вадим сжал руками виски и с силой выдохнул, словно освобождаясь от остатков смутного кошмара, быстро вытесняемого не менее кошмарной реальностью. Морщась от боли в затёкших ногах, он приподнялся, прячась за спинками передних сидений, но увидев спокойно стоящего и даже не думающего скрываться Максима, тоже выбрался из машины, чувствуя мучительную необходимость встать во весь рост, впустить в лёгкие холодный и сырой утренний воздух, размять ноющее от неудобной позы тело. И тут же вздрогнул и отшатнулся, увидев лежащего в нескольких шагах от него Сергея, его чересчур бледное, каменно-застывшее лицо, залитую кровью траву вокруг. Мёртв… Вадим поёжился. Чуть подальше он увидел ещё один труп с неестественно вывернутой набок шеей, узнав в нём того самого, пытавшегося увезти его с собой парня. К горлу подступила тошнота, но тут же отхлынула, растворилась в глотке свежего, смешанного с влажной утренней дымкой и запахом молодой листвы воздуха.

В этот момент стоящая поодаль белая «Вектра», о которой Вадим к своему счастью не успел вспомнить, сорвалась с места и растворилась в заливающем дорогу свете всходящего солнца. Максим проводил машину взглядом и, как показалось Вадиму, с досадой выругался.

— Вы что? Слава богу, что убрались!

Максим немного удивлённо посмотрел на Вадима.

— Что? А… Да нет, не в них дело. Эти-то пусть катятся. — Он снова посмотрел на солнце, прикрыв глаза рукой.

Вадима несколько покоробило то, что он даже не повернулся в сторону Сергея, хотя было бы естественным подойти, взглянуть, вдруг он ещё жив, вдруг ему ещё можно помочь или, хотя бы, проявить какое-то уважение к его смерти. Кем бы ни был этот человек, но вот так равнодушно сбрасывать его со счетов, да ещё после того, как они вместе отбивались от бандитов, казалось обидным и нечестным. Вадим приблизился к неподвижно лежащему Сергею. Хоть у него и не хватало духа прикоснуться к телу, чтобы нащупать пульс, но широко распахнутые, остановившиеся глаза, чуть приоткрытый рот с уже начинающей засыхать кровью в уголках губ, не оставляли сомнений в том, что Серей мёртв. Вадим наклонился, но, как он ни вглядывался, грудь Сергея была совершенно неподвижной, он не дышал. Вадима слегка передёрнуло — он впервые видел мёртвого человека, глаза которого были открыты, и казалось, что их ни на чём не сфокусированный взгляд всё-таки обращён на что-то, и в его бессмысленности кроется какой-то неуловимый смысл.

Вадим вынужден был признаться себе, что Сергей странным, даже неприятным для него образом всегда притягивал его, как притягивает всё, находящееся на границе допустимого, или — за его границей. Беспокоил, как всё патологическое, необъяснимое, угрожающее, рождающее естественное отторжение и, как изнанку этого отторжения, кажущееся почти противоестественным, почти стыдным любопытство — болезненное, пугающее, но от этого ещё более острое. Он притягивал даже своей непонятной и какой-то безумной смертью. Такой же безумной, как и всё, связанное с ним.