Я иду искать. История третья и четвертая

Расползались бухие гости,
Догорала свеча.
Дух сомненья рычал от злости,
Дух познанья молчал.

Что ж вы, духи, так тугоухи,

Али голос не свой? —
Муз не слышно, лишь бляхи-мухи
Вьются над головой.

Без ума, без огня, без толка

Дотлевает зима —
Дамы в белом грустят недолго,
Но картинно весьма.

В душной паузе, в нитях вязких

Я завис невесом. Сорок лет.
Ожиданье сказки.
Полумертвый сезон.

Но настанут сказочные деньки,

И будут буйны, головы во хмелю.
Будут веселы, станут шустрыми
Чертики в зеркалах.

И шаманы новые

Расчехлят гулкие бубны,
И настанут
Сказочные деньки...

Вымутит кровь, не спросивши резуса,

Все больней и ясней,
Будто бы новой Эндурой порезаться,
Познакомиться с ней.

Сказка, моя эфемерная спутница,

Долгожданная весть,
Просто однажды возьмет
И сбудется целиком, вся, как есть.

Нотой седьмою, седьмою пятницей,

Верной строчкой седьмой,
Рыжим солнышком вспять
Покатится по дороге домой,

Солнечными морями над тучами

По небесной струне
С первыми кораблями летучими
Прямо в руки ко мне.

Нынче духи мои в ударе,

Очи пышут огнем,
Уж теперь-то дадим мы гари,
Вот с утра и начнем.

Сорок лет — это те же двадцать,

Дело только в цене:
В сорок рваться из резерваций
Веселее вдвойне.

Весела игра-угадайка:

Свой ты или чужой
Среди тех, кто едет с Клондайка
Без гроша за душой.

Словно кошки в ночи мурлычут

Дальние дизеля.
Сорок лет — ни наград, ни лычек.
Что ж, с нуля, так с нуля.[15]

* * *

Двенадцать кэйвингов привели свои войска на равнину у истоков реки Огон — почти ровный квадрат, зажатый с трёх сторон лесом, а с четвёртой — южной — рекой. Эту равнину хангары называли Улдабиш Батук, а анласы уже успели поименовать просто Ранд — «квадрат». И вот сюда пришли двадцать тысяч ратэстов и больше ста тысяч ополченцев, из которых восемь тысяч — конные.

А с юга уже ползла четырёхсоттысячная орда, в которой было девяносто тысяч латников.

Кэйвинги собрались на берегу реки — с глазу на глаз, под развевающимися баннортами. Дул Норвайу — ветер, несущий анласам победу.

Они стояли без шлемов, в тяжёлых плащах, приставив каждый к ноге обнажённый меч. Почти все молодые. Почти все — уже оставившие в мире грозную славу.

Вадомайр, Синкэ и Увальд держались вместе. Помедлив, к ним подошёл Рэнэхид. Он прибыл чуть ли не позже всех прочих — похудевший, какой-то засыпающий, но по-прежнему весёлый и готовый к бою. Вадомайра так и подмывало спросить — зачем плавал он на юг? Но было не до этого.

Северяне группировались вокруг Вольхеды. Остальные — вокруг властителя Нарайна Фэрны. И каждый из присутствующих имел на счету немало побед.

— Походу нужен пати кэйвинг, — нарушил молчание Фэрна. Его красное от загара и ветра лицо, обычно добродушное, сейчас было серьёзным. — Говорите, братья. И помните — нам нужен достойный.

— Достойнейший, — поправил Вадомайр. — И я предложу кэйвинга Вольхеду сына Аларди Бура, анласа из анла-анлай, властелина Бёрна.

Рэнэхид медленно посмотрел на Вадомайра, и тот ощутил толчок горечи. Вот и всё. Конечна эта дружба, нет дороги назад.

Южные кэйвинги и северяне согласно подняли мечи за слова Вадомайра. И Рэнэхид поднял. Криво улыбнулся и — поднял. Пятеро, стоявшие вокруг Фэрны, ждали. Они были соседями Бёрна и его союзников. И знали, чего ещё хочет Вольхеда. Они уже остались в меньшинстве, но они медлили... и Вадомайр затаил дыхание. Невозможно навязать им решение... и невозможно запретить им увести своих людей, если решение их не устроит.

Фэрна поднял меч. И четверо остальных подняли оружие следом.

— Вольхеда — пати кэйвинг! — крикнул властитель Гатара.

— Вольхеда — пати кэйвинг!

— Вольхеда — пати кэйвинг!

И наконец — уже общее:

— Вольхеда — пати кэйвинг!!!