Я иду искать. История вторая

— Так?! — торжествующе рявкнул Святомир. И вдруг: — Утекут, Вольг!!!

Двое хангаров, перемахнув плетень, мчались в сторону сеновала. Святомир выстрелил, но промахнулся, а потом его ППШ умолк — кончился магазин. Бегавшие сложились почти вдвое, их спины еле мелькали среди зелени, и Олег, плюнув, вскочил и бросился следом.

Он был наготове и успел отбить удар сабли прикладом — оружие выле­тело из руки хангара, он попятился, почему-то прыгнул на одной ноге, упал спиной в сено, сполз наземь, поднимая левую ногу, и Олег понял — хангар ее подвернул.

Испуганное юношеское лицо со следами слез и пота, в грязных подте­ках. Из рваной раны слева на смуглом лбу текла кровь, хангар смаргивал, не осмеливаясь стереть ее. Он вжимался спиной в сено, все дальше и дальше, шевелил губами, не отрывая взгляда от лица Олега который стоял рядом с автоматом наперевес. Хангару, наверное, казалось, что он кричит в голос, умоляя не убивать его, пощадить, сжалиться... Он старался объяснить маль­чишке с беспощадными светлыми глазами, что это был его первый поход, что он не убил ни одного человека в своей короткой жизни, что в далеком айале у него мать, отец и сестры, что ему страшно — и не мог сказать ни сло­ва.

А Олег смотрел на него, продолжая говорить с Йериккой. Вот он, занесенный волей случая на ТУ сторону. Такой простой, обычный... Но невиновен ли он? Даже если никого он еще не убил — разве не на таких, как он, не на их желаниях и «мечтах» поднялась власть данванов? Чего он хотел от жизни? Жить «спокойно», «иметь» бабу, жрать, пить и развлекаться в нешироком диапа­зоне своей фантазии. И больше ничего не хотеть. И сделать так, чтобы ник­то не хотел большего, потому что неприятно ощущать, что сосед умнее, вид­еть, что он ищет что-то такое, чего ты и пожелать не можешь в силу своей ограниченности. Что ему за дело до звезд, до книг, картин и открытий? Нет, он сам не убивал. Не будь войны, он бы так, может, и прожил в своем степном захолустье всю жизнь, никому не причинив вреда, и наплодил бы детей. И на­учил бы их быть такими, как он.

И этим-то он и страшен — своей тупой, почти добродушной ограниченностью, своим нежеланием знать хоть что-то, выходящее за пределы своего мирка. Страшнее тех, кто открыто называет себя твоим врагом и знает, по­чему сражается против тебя. Только благодаря таким — и не обязательно хангарской крови — и сидят на шее у Мира данваны.

И слава богам, что идет война, и можно убить этого невинного, винов­ного больше иных виноватых!

Послышался короткий возглас и свистящий удар. Олег прыгнул в сторону, пропуская падающее тело второго хангара — голова падала отдельно, и Святомир поддел ее ногой в полете:

— Добро ты бегаешь, а вот обок и вовсе не смотришь, — он несколько раз вонзил меч в землю, — а до тебя там всякая нечисть скребется-добирает­ся, — горец протер лезвие полой плаща и полюбовался его серым мерцани­ем.

— Благодарю, о мой спаситель, — не без шутовства отозвался Олег, поворачиваясь к стогу. — Э! — изумлённо выдохнул он. — А где эта жертва медицинского эксперимента?!

Несколько секунд он в недоумении смотрел на стог, пока Святомир, заржав дико, не объяснил ему:

— Так он же в сено зарылся, кровь Перунова!

В самом деле, стог заметно подрагивал. Мальчишки переглянулись:

— По-моему, там мышь, — задумчиво сказал Олег, извлекая меч и несколько раз наугад вонзая его в сено. — Кш-ш-ш-ш!

Святомир наугад прошил стог очередью, насмешливо спросил:

— Й-ой, кривоногий, ты там разом не окочурился?

Стог больше не шевелился. Олег еще пару раз ткнул мечом, предложил:

— Давай-ка его подпалим? — и достал из кармана зажигалку.

— А что?! — загорелся горец. — Тем часом он нам и споет, а мы послуша­ем... Й-ой, выжлок, затягивай привыванье ваше!

— Пусть лучше споет «мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем»! — непонятно для Святомира пошутил Олег, нагибаясь и поднося огонек к се­ну. Сыроватое, оно не очень охотно горело, но зато щедро дымило, мальчишки отошли, но так, чтобы видеть весь стог. Аж жёлтый, какой-то вещественный, дым смерчем поднимался вверх, как из вулкана, наводя на мысли о некоей вселенской катастрофе. Кончилось тем, что из веси примчался Йерикка — мо­крый и, против обыкновения, злой до истерики. Ещё «на подходе» он завопил что-то ругательное, а, подойдя ближе, продолжил уже понятнее, но с ничуть не меньшим темпераментом:

— Вы что, ублюдки, ополоумели, разрази вас Перун?! Этот дым, наверное, с Невзгляда видно! Последние мозги по горам растрясли?!

— Да вот, — пояснил Олег, апеллируя к бессмертному авторитету «Белого солнца пустыни» — один друг забрался, а вылезать не хочет... Ты чего мокрый такой?

— Дура одна ведром с водой запустила, перепутала, — пояснил Йерикка. — Погодите, кто-кто там у вас?!

— Да выжлок, — пояснил Святомир. — В мышку-норушку из припевки играется...

— А если он твердокаменный? — Йерикка, кажется, заинтересовался.

— Не похож, — усомнился Олег, а Святомир добавил:

— Соплив...