Я иду искать. История вторая

Одной рукой нельзя было наводить сразу по высоте и горизонту, и Ол­ег налег плечом на маховик. Стрелять. Только стрелять. Что мы будем стоить, если все начнем умирать... А если даже ты и умер — значит, в этом фильме тебе выпала роль статиста, а главную сыграет кто-то другой. Например — Гоймир. В его роли — специально приглашенный Чарли Шин... Хотя — за­чем тут Шин? Это жизнь, Гоймира сыграет сам Гоймир... Еще одна машина за­горелась. Большой красивый фантастический боевик — про любовь, ненави­сть, войну и дружбу. К чёрту. Я, оказывается, умираю, вот что это значит, все эти слабость, головокружение... Я всего лишь умираю...

Как много крови. Стрелять не было больше сил. В каком-то сумасшед­шем калейдоскопе заплясали обрывки реальности, книг, фильмов, снов и фан­тазий...

Не выпуская из правой руки маховик горизонтальной наводки, Олег начал падать наземь.

Как он упал — не помнил...

...От раскачиванья тошнило. Олег не понимал, что с ним. Ему до смеш­ного стало обидно, что и после смерти его не могут оставить в покое, и мальчик, протяжно застонав, начал открывать глаза.

Это было очень трудно. Высокое, светлое, холодное небо качалось над ним. Словно он летел в этом небе, только вот полет не был плавным, и Олег услышал шарканье шагов, дыхание и голоса. Превозмогая тошноту, головокружение, слабость и противную зевоту, коверкавшую рот, Олег повернул голову

Его несли на носилках из плащей. В одном из носильщиков Олег узнал Ревка. Йерикка рысил сзади, то и дело оборачиваясь, головной повязки не было, а волосы слиплись от крови из рваной раны над левым ухом — она за­пеклась черным.

— Очнулся, — сказал кто-то совсем рядом. — Покоем лежи. Ты храбро бился.

— Вольг! — всплыло в небесной голубизне, как-то вновь оказавшейся перед глазами, лицо Гоймира, разрубленное то ли осколком, то ли саблей, в сохну­щей крови. — Живой, Вольг, хвала богам! Как я тебя подобрал-то...

— За... чем? — выдохнул Олег. — Я... бы... умер... Бранка — тебе...

— Что ты?! — испугался Гоймир. — Да она и взгляд не кинула бы, кто свое­го на смертном поле оставит! Будь проклят тот день, как ты появился! Знать тебе, как я ненавижу!

— Смолкни, Гоймир! — прорычал кто-то. — Не то...

— Не... надо... — Олег чувствовал себя все хуже и хуже, и это была не бо­ль. Но то, что он хотел сказать, было важно, очень важно, потому что он все-таки умирал. Тело не ощущалось, и сам голос казался чужим. — Гоймир... со мной — все... Ты не... бросай... ей... Мы... — Олег хотел приподняться, но небо вдруг опрокинулось, раскололось, и из черных трещин полезла клубяща­яся мгла, от которой он перестал видеть.

— Не умирай! — крикнул Гоймир где-то очень далеко. — Ей-то без тебя не жить, возьми то в разум! Что я ей буду?! Скорее несите, скорее!!!

— Кончается, — прозвучал еще чей-то голос, и темнота повторила гулко, колокольно: «Кончается... кончается...»

— Руку мою держи! — Олег ощутил, как его ладони что-то коснулось. И, проваливаясь дальше и дальше, он еще расслышал:— Когда умрешь — не знаю, как и стану, друг!

Это был голос Гоймира.

* * *

— Сюда! Сюда! Наш! Наш!

Омерзительные хари, кривляющиеся и гримасничающие, похожие на оживших горгулий с карнизов Собора Парижской Богоматери, на движущиеся иллюстрации к повестям Гоголя, на картины средневековых художников об Аде. Когтистые лапы — со всех сторон, вцепляются, тянут, рвут. Красные глаза — как фары, их все больше и больше; визг, хрип, сопение, стараются повалить.

— Прочь.

Женский голос? Да, женский. И — тихо. Очень тихо, так, что ломит в ушах.

Олег стоял на тропинке, вытоптанной до твердости камня. Кругом — с боков и над головой — слоями неподвижно лежал туман, не серый, а какой-то голубоватый, но в то же время безрадостный, унылый. Может быть, именно от этой неподвижности, какой не бывает у тумана? Справа что-то мерцало — не поймёшь, но вроде бы полукруглый вход в пещеру.

Руки? Ноги? Мальчишка осмотрел себя. Он был голый, но не ощущал никакого холода. Да и не похоже, что вокруг — поздняя осень, совсем не похоже.

И еще не похоже, что это — вообще Мир.

Олег обернулся, ощутив чье-то присутствие — и попятился по тропин­ке. За его спиной стояла женщина.

Меньше всего мальчишку обеспокоило, что он — без одежды. Высокая светлокожая красавица с точеным лицом и безупречной фигу­рой была одета так, как одеваются славянки-горянки. Только не было ни го­ловной повязки, ни вышивки на одежде цвета снега.

— Белая Девка, — выдохнул Олег. — Морана Смерть.

— Да, я, — наклонила она свою гордую голову.

— Значит, все, — Олег облизнул губы. — Да?

— Пойдем, — Морана протянула к нему руку, и Олег шарахнулся. — Не сходи с тропинки, — мягко попросила. Смерть. — И не бойся. Я провожу тебя... Да и подумай — куда тебе бежать?

— Да, — согласился Олег. И вздрогнул: — А... кто это был? Мары? Твои слуги?

— Эта мерзость? — Морана улыбнулась. — Нет у меня такой в слугах. За то­бой из ада крещатого прибегали, — красивая рука в белом рукаве указала на красное пламя, — оттуда. Не то не для тебя.