Спорт в те времена многих пацанов от опасной дорожки отвел. У нас двор был большой, домов шесть, а ребят рождалось немного. 1952 года рождения – тех еще побольше, а 1945, 1946, 1947 годов – маловато. И попробуй отыщи среди старших, кому 14–17 лет, целого и невредимого – все раненые, покалеченные. Тогда ведь на два километра от Колпино отойди – залежи боеприпасов, хоть горстями собирай. Туда прямо мальчишеские паломничества совершались – собирали патроны, гранаты, взрывали всё это. Это называлось «трофейничать».
В итоге у кого палец оторван, у кого вся рука или нога.
Меня Бог миловал: один раз сходил, весь взрывной процесс в какой-то канаве-окопе пролежал. Ну не заинтересовало это меня. Я больше в спорт, в футбол…
Колпинские футбольные команды были своеобразные. Мастерства и умения у нас было не очень много, но характера – не занимать. А в игре как: если с характером туго, то и мастерство против тебя сыграет.
Есть такое понятие – «дух». «Командный дух», например. У колпинцев был дух. Такой, что на домашние матчи к нам просто боялись приезжать. Потому что у нас так: если и не обыграем, так побьем. Хоть в чем-то надо было одержать победу.
Не могу сказать, что мы, футболисты, были в своем районе такими уж звездами: Колпино тогда было маленьким, так что и без всякой славы полгорода тебя знало, и ты знал полгорода. Идешь по проспекту Ленина и почти про каждого встречного парня можешь сказать: в какой школе учится, каким видом спорта занимается.
Помню, мне лет 15–16 было, нам с несколькими друзьями разрешили играть на первенство Ижорского завода – тем, у кого родители на заводе работают. Я за цех, в котором мама трудилась, и играл. Когда в первый раз играли на первенство завода, тысячи три на трибунах точно было. А если считать по количеству выписанного спирта «на празднование»… Завод выписал двадцать литров спирта, чтобы команды могли с болельщиками отметить после финала. Немыслимое количество.
Кстати, и я на Ижорском заводе работал – после школы, когда в институт не поступил. В «закрытом» цехе, где мама работала, сделали участок, совсем уж секретный. Вот там я сначала учеником слесаря, а потом слесарем и работал. Но недолго, всего год. Потом меня пригласили в «Зенит». Помню, надо ехать за границу, а у меня «секретность», меня не выпускают. Тогда парторг и комсомольский секретарь завода поручились за меня. Только благодаря их заступничеству меня и выпустили.
Тогда в Ленинграде было пять-шесть равных добротных команд. У всех почти одинаковые условия для подготовки, но у каждой своя изюминка. В Колпино никому, даже лучшим, не было просто. Это такой маленький островок со своими устоями и правилами, да и болельщиков всегда много на «Ижорец» приходило, их поддержка сказывалась. Практически все работали на заводе и были в курсе спортивной жизни. Например, моя мама приходила в цех, а ей сразу: «Накрути-ка Вовке хвост! Что это они вчера так плохо играли?!» Проиграть дома на глазах у родных и знакомых было унижением, поэтому, если в чем-то и уступали сопернику, все равно бились за победу до последних сил. Костьми ложились. Естественно, такой подход формировал характер. Еще стоит добавить, что наш старший тренер Евгений Тятьков категорически не любил проигрывать. Никто не любит, но он не воспринимал тех, кто не сделал для успеха все, что мог. Поэтому – да, все выходили на игры с нами с опаской, знали, что предстоит бой.
На матчах первенства города трибуны всегда были заполнены до отказа. Свободных мест никогда не оставалось, и мы, мальчишки, усаживались прямо на траве. На центральной трибуне располагался заводской духовой оркестр, игравший марш, когда команды выходили на поле. Было ощущение праздника. Много лет спустя на «Петровском», когда там играл «Зенит», я испытывал схожие чувства: небольшой стадион, но всегда много людей, и обстановка неравнодушия.
Когда стал играть в «Зените» – тоже не могу сказать, что стал такой уж медийной персоной. Но, честно говоря, после поражения гулять в Колпино по проспекту Ленина было не очень уютно. Зато если выиграешь – все тебя приветствуют, поздравляют.