• [Одному из детективов] понадобился отпуск из-за стресса после О/М [Офферман/Мэннинг], и Рэй сказал, что это худшее преступление, с каким он когда-либо сталкивался (это было в письме Ирвину). Почему оно хуже, чем Доминго/Санчес?
• Для Эрики: поскольку у меня нет опыта анализа мест преступления, как вы думаете, что произошло в доме Крус?
• Для Кена Кларка: сообщалось ли прессе/общественности об убийстве Мэжжор? Правда ли, что ФБР провело поиск родственных ДНК, ожидало получить 200–400 совпадений, а получило ноль?
• Узнать у Кена, что именно он имел в виду, когда говорил о муже или о парне, разгуливающем по улице в клоунском костюме.
И так далее – целые страницы вопросов. В блоге Мишель «Дневник реальных преступлений» мы предпримем попытку ответить на вопросы, которые остались для нее открытыми. Обсуждение продолжается, мы приглашаем читателей присоединиться к нему и следить за многочисленными форумами, где круглосуточно проясняется смысл новых улик и рождаются различные теории относительно личности убийцы. Мишель всегда говорила: ей все равно, кто раскроет это дело, лишь бы оно было раскрыто.
Влияние Мишель на ход следствия не вызывает сомнений. По словам Кена Кларка, она «привлекла внимание к одному из наименее известных, однако наиболее активных серийных преступников, когда-либо появлявшихся в США. Если бы я не читал своими глазами отчеты на протяжении долгих лет расследования, я бы не поверил в эту историю. Профессионализм исследований Мишель, ее внимание к деталям и искреннее стремление найти преступника позволили ей достичь баланса, не допустив вторжения в частную жизнь пострадавших и в то же время рассказав о подозреваемом так, чтобы люди могли его узнать».
«Нелегко завоевать доверие такого множества полицейских в разных юрисдикциях, – сказала нам Эрика Хатчкрафт, – но Мишель это удалось – как вы знаете, благодаря ее репутации, упорству и искренней заинтересованности в расследовании этого дела».
Пол Хоулс согласился с ней и даже заявил, что считал Мишель своим напарником в работе над этим делом: «Мы общались постоянно. Стоило мне чем-то заинтересоваться, как я тут же посылал информацию Мишель и понимал, что она тоже заинтересована. Занимаясь поисками, она встречала какое-нибудь имя и присылала его мне. В эмоциональном плане это расследование напоминало “американские горки” – с поразительными взлетами, когда уже думаешь, что нашел того самого человека, и головокружительными падениями, когда приходится вычеркивать перспективного подозреваемого из-за результатов анализа ДНК. Мы с Мишель вместе переживали эти взлеты и падения. У меня были свои подозреваемые, у нее свои. Мы с растущим волнением обменивались электронными письмами, но в конце концов решительно отказывались от своих теорий.
Мишель удалось не только завоевать мое доверие, но и расположить к себе всю спецгруппу и доказать, что она прирожденный детектив, внести в работу ценный вклад – свою проницательность и упорство. Способность к изучению материалов дела, озарения, к которым склонны лишь немногие, настойчивость, а также чувство юмора и обаяние, сочетающиеся в одной личности, были поразительны. Я знаю лишь одного человека, способного добиться того, чего добилась она в этом деле, подключившись к расследованию со стороны и со временем сделавшись одной из нас. Думаю, это частное/публичное партнерство было поистине уникальным явлением в расследовании уголовного дела. Мишель идеально подходила для такой задачи.
В последний раз я виделся с Мишель в Лас-Вегасе, где мы провели много времени вместе, обсуждая расследование. Мне и в голову не приходило, что больше мы не увидимся никогда. Последнее письмо по электронной почте она написала мне в среду, 20 апреля. Как всегда, она извещала меня, что отправила мне некоторые материалы, найденные ею и ее исследователями, – она считала, что я должен о них узнать. Это письмо она закончила словами: “Скоро поговорим. Мишель”.
Присланные ею файлы я загрузил уже после того, как узнал, что в пятницу ночью она скончалась. Она продолжала помогать мне и после смерти».
В письме к своему редактору в декабре 2013 года Мишель задает вопрос, с которым неизбежно сталкивается каждый журналист, пишущий о нераскрытом преступлении: чем закончить свой рассказ?