Я исчезну во тьме. Дело об «Убийце из Золотого штата»

Но «Громила», уверяя, что сдается, поднял только правую руку. Левой он выхватил из кармана куртки револьвер из вороненой стали и выстрелил, целясь точно в грудь Макгоуэна. К счастью, тот держал в вытянутой перед собой руке фонарик – помогла скорее мышечная память и полицейская выучка, чем что-то еще. Пуля ударила в стекло. От удара Макгоуэна отбросило назад. Его напарник, услышав выстрелы, рванул во двор и увидел Макгоуэна, неподвижно лежащего на земле. Решив, что его застрелили, напарник вызвал по рации подкрепление и бросился в ту сторону, куда, как ему показалось, убежал «Громила». Внезапно он услышал за спиной какое-то движение и обернулся: это пришел в себя Макгоуэн. На его лице виднелись следы порохового ожога, правый глаз покраснел. А в остальном он был невредим.

– Ну он дает, – сказал Макгоуэн.

Семьдесят полицейских из трех разных подразделений оцепили шесть кварталов района. Но все было напрасно. Нескладный мужчина с детским лицом сбежал и исчез в ночи, как мотылек, проглоченный тьмой, бросив носок, набитый коллекционными монетами и украшениями, а еще две книжечки скидочных купонов.

Рассказ Макгоуэна о характерной внешности «Громилы» и его странном поведении вполне соответствовал показаниям жителей Визалии, видевших вблизи почти вездесущего вуайериста.

Они решили, что он никогда не выходил из дома при свете дня – настолько бледным он был. Те немногие, кто видел его мельком, обращали внимание на цвет его лица. Трудно добиться того, чтобы кожа оставалась бледной, как рыбье брюхо, если живешь в Визалии – фермерском городке в центре Калифорнии, где температура летом превышает 100 градусов по Фаренгейту. Чтобы понять, почему его бледность отмечалась всеми как необычная, необходимо знать, что Визалию населяют потомки беженцев от Пыльного котла – серии свирепых пыльных бурь. Местные жители обладают своего рода биологическими часами, настроенными самой природой. Они помнят катастрофические наводнения. Предвидят засухи. Прислонясь к своим пикапам, наблюдают, как падает пепел пожаров, выжигающих чапараль и лес на расстоянии сорока миль от города. Здесь «открытый воздух» – не концепция, а суровая реальность. Загар означает опыт и доверие. Он словно говорит: я знаю, как огораживать цитрусовое дерево, как выпалывать мотыгой сорняки на хлопковых полях; я сплавлялся на автомобильной камере по реке Сент-Джонс, и пыль от щелочной почвы с моих ног смывала вода оттенка некрепкого кофе.

Бледность неизвестного указывала на то, что он не имеет близкого знакомства со здешними местами. Она выглядела необычно и потому подозрительно. Подразумевала затворническую жизнь, проведенную в сомнительных занятиях. Его преследователи из полиции Визалии не знали, кто этот человек и где он скрывается. Зато знали, что он шастает по округе ночами. И хорошо представляли себе, с какими целями.

Девочки-подростки, задергивающие шторы на окнах своих спален, видели его, как проблеск в тени, промелькнувший свет, от которого они на мгновение замирали. Но в ночной темноте ничего не разглядишь. Так было и зимой 1974 года, когда шестнадцатилетняя Гленда[20], жившая на улице Уэст-Фимстер, задергивая шторы, случайно бросила взгляд вниз и заметила в кустах человека с бледным круглым лицом. Заинтересовавшись, она подняла оконную раму, чтобы выглянуть и присмотреться. Человек с бледным лицом ответил на ее взгляд, сжимая в левой руке отвертку.

И был таков. Там, где только что сверкнули жесткие маленькие глазки, воцарилась темнота. Послышался шорох, словно какое-то существо с мускулистым хвостом удирало прочь от света. Зашуршали кусты. Заскрипели заборы. Шум, с которым незнакомец перелезал через них, постепенно удалялся и слабел, но это уже не имело значения. Тревожный крик заглушал все остальные звуки. В то время, в 1974 году, все заведения Визалии закрывались в 21.00, и проблемы исходили в основном от мужчин, собирающихся толпами вокруг оросительных каналов и отстаивающих свои права водопользователей. Но этот крик было невозможно перепутать ни с чем другим. Кино не способно так передать реальность. Такой крик не поддается воспроизведению в студии. Разговоры тут же обрываются. Головы рывком поворачиваются. Барабанные перепонки в страхе вибрируют, ибо ничто не оповещает об ужасе лучше, чем неистовый, пронзительный крик девушки-подростка в ночи.