Я искал тебя тысячу лет (СИ)

С тех пор, как Питер Пен позабыл почти всё и всех на свете, включая даже собственное имя, у него не было забот. Никаких. Вообще. Он и вправду был внутри пустым, точно дупло, но не из какого-то зловредства или жестокости, а просто потому, что остался навсегда маленьким и не успел развить в себе чувства, даже такие элементарные, как чувство голода. Конечно, он спал и ел, веселился или грустил, имел разные детские предпочтения, знал, что такое раздражаться, обижаться, ликовать, но то всё были элементарные желания и очень-очень упрощённые варианты эмоций. Чувства он воспринимал через некие образцы поведения взрослых жителей острова: «гнев» для него олицетворял Крюк, «ревностью» была когда-то Тинкер Белл, правда, он давно забыл и её, и ревность тоже. Ещё была одна девочка, много лет назад она заставила его чувствовать некое «Венди», но Питер, конечно, позабыл и про это. Редко-редко в его лихой головушке всплывали обрывки картинок, связанных с этим «Венди», порой он даже мог соотнести между собой два-три воспоминания и прийти к выводу, что мама, которая живёт на корабле и приходит в пещеры к Потерянным мальчишкам рассказывать истории, и девочка «Венди» – одно и то же, но нельзя сказать, чтобы Питер чувствовал что-то по этому поводу. Более того, так как у нас имеется возможность залезть прямиком к нему в мысли, мы можем смело утверждать, что он не чувствовал ничего.

Просто так совпало, что сегодня было воскресенье и полнолуние, его команда, вместо того, чтобы спать, танцевала с индейцами ритуальные пляски, Тигровая Лилия вела себя особенно странно, и, в связи с этим, Питер улетел к водопаду, желая спокойненько устроиться на пальме да посвистеть в губную гармошку. Он чуть не споткнулся об крону дерева, завидев, как Крюк вместе с мамой лениво тащится по берегу, вернее, споткнулся, едва не упал с неба, повис среди кокосов, запутавшись в листьях ногами, выкарабкался, заявил кому-то несуществующему «я не споткнулся!» и затих в своём укрытии.

Странно, что мальчик ещё ни разу не видел Крюков («Крюки», это было недавно придуманное обзывательство для капитана и мамы, используемое под строжайшим секретом только между Потерянными мальчишками, только в убежище и только тогда, когда мама возвращалась на корабль; звучало оно примерно в следующем контексте: «Крюки приплыли», «Крюки уплыли», «Крюки в бухте», но маму, хоть она и была целиком Крюк, всё равно очень любили и ждали в гости) по-настоящему вместе, или не странно, ведь дела взрослые его не интересовали, а Джеймс и Венди были умничками и лишний раз не подставлялись. Но, вот, сейчас они шли там внизу, скучные, нерасторопные, аж поморщиться хочется (типичные взрослые!), и, если бы Венди не стала комично размахивать капитанским крюком, Питер бы просто улетел в другую часть острова: напомним, что мальчик игрался по правилам, а поздний вечер воскресенья для сражений предназначен не был. Тем не менее, эпичное представление его заинтересовало: мама очень смешно изображала глупого пиратского капитана, глядела в его деревянную руку, стреляла из неё, Питер даже подлетел поближе, чтобы лучше рассмотреть. Часть, где Крюки странно поглядывали друг на друга и шептались, сидя на песке, мальчик не понял, захотел подслушать, о чём они говорят, и подлетел так близко, как мог, чтобы оставаться незамеченным. Он расслышал, как пират восклицает «люблю», и где-то очень глубоко внутри «Венди» вдруг снова зашевелилось.

– Люблю! Люблю!

Люблю – как это? Что такое «люблю»? Что-то глупое, как сам Крюк, конечно!

– Моя Венди!

Венди. «Венди».

– Венди? – Питер позвал маму с неба боязливым шёпотом, но она не услышала его.

Она была всецело занята Капитаном Крюком.

– Венди?.. – снова шёпот, ещё более испуганный.

Не слышит. Картинка, возникшая новым обрывком в голове у Питера, стала ярче. Раньше он никогда не этого не вспоминал. Капитан Крюк кружил над ним в воздухе и говорил страшные вещи: «Она уходит от тебя… Твоя Венди… Ты не полноценен… Маленький мальчик… Позови её! Она не слышит! На твоём месте другой… Он взрослый мужчина… Это… Её муж».

Капитан в голове растворился, а капитан на песке почему-то лёг на спину и с улыбкой, какую Питер никогда ни у кого не видел, постучал пальцем себе по губам. Он сказал «поцелуй».

Поцелуй – как это? Что такое «поцелуй»?

– Подаришь мне парочку своих райских напёрстков?

Напёрстков?

Всплыла новая картинка, красивая: девочка, с которой было связано «Венди», хотела подарить Питеру напёрсток, она дотронулась до его щеки, приблизила лицо. «Это принадлежит тебе…» – сказала она. Венди внизу отложила капитанский крюк и сделала то же самое, а на руке, что приглаживала острую скулу дурацкого пирата, сияло кольцо.

«На твоём месте другой… Он взрослый мужчина… Её муж!» – коварный голос колоколами повторил в голове.

– Подарю больше… Они все твои, мой капитан, все до единого…

Нетландская ночь мгновенно подчинилось настроению Питера, кипящая обида слезами хлынула из злобных зелёных глаз, и дождём – с разбушевавшегося мрачного неба. Из искривлённого детского ротика вырвался горький ревнивый плач:

– НЕ-Е-ЕТ!!!