Я историю излагаю... Книга стихотворений

Досрочная ранняя старость,
похожая на пораженье,
а кроме того — на усталость.
А также — на отраженье
лица
   в сероватой луже,
в измытой водице ванной:
все звуки становятся глуше,
все краски темнеют и вянут.

Куриные вялые крылья

мотаются за спиною.
Все роли мои — вторые! —
являются передо мною.

Мелькают, а мне — не стыдно.

А мне — все равно, все едино.
И слышно, как волосы стынут
и застывают в седины.

Я выдохся. Я — как город,

открывший врагу ворота.
А был я — юный и гордый
солдат своего народа.

Теперь я лежу на диване.

Теперь я хожу на вдуванья.
А мне — приказы давали.
Потом — ордена давали.

Все, как ладонью, прикрыто

сплошной головною болью —
разбито мое корыто.
Сижу у него сам с собою.
Так вот она, середина
жизни.

Возраст успеха.

А мне — все равно. Все едино.
А мне — наплевать. Не к спеху.

Забыл, как спускаться с лестниц.

Не открываю ставен.
Как в комнате,
я в болезни
кровать и стол поставил.
И ходят в квартиру нашу
дамы второго разряда,
и я сочиняю кашу
из пшенного концентрата.
И я не читаю газеты,
а книги — до середины.
Но мне наплевать на это,
мне все равно. Все едино.

«Казенное благожелательство…»

Казенное благожелательство:
выделенная месткомом
женщина для посещения
тех тяжелобольных,
чьи жизненные обстоятельства
не дали быть знакомым
хоть с кем-нибудь.

Госчеловеколюбие:

сложенные в кулек
три апельсина, купленные
на собранное в учреждении —
примерно четыре полтинника.

Все-таки лучше, чем ничего.

Я лежал совсем без всего
на сорок две копейки в сутки
(норма больничного питания),
и не было слаще мечтания,
чтобы хотя бы на три минуты,
чтоб хоть на четыре полтинника
одна женщина
принесла бы
один причитающийся мне кулек.

Как я снова начал писать стихи