Я - истребитель

Приземлившись на смоленском аэродроме, Жуков приказал двум звеньям быть в полной боевой готовности, остальные самолеты - рассредоточить по краям аэродрома, а сам пошел в штаб дивизии, которая, как он успел узнать, была истребительной и вела с этого аэродрома боевую работу.

Не успел командир полка вернуться из штаба, как волна вражеских бомбардировщиков накрыла аэродром. Бежать к самолетам было поздно. Жуков прыгнул в первую попавшуюся щель с тяжелым чувством: казалось, для полка все кончено. Земля вокруг ходила ходуном, и невозможно было надеяться, что после такого налета что-то еще может уцелеть.

Несколько раз он порывался выскочить из щели, но боец-связист, оказавшийся рядом, удерживал его , приговаривая:

- Все одно не поможете, товарищ командир. А вас сразу накроет. Он тут по нескольку раз в день бомбит. Ничего, обходится...

Командир полка скрепя сердце ждал.

Бомбежка кончилась внезапно. Жуков выскочил из щели и сразу понял, почему немцы прекратили бомбить. Одно дежурное звено все-таки успело взлететь. Оно ринулось к бомбардировщикам и не дало им прицельно ударить по самолетам. Но на трех летчиков сразу же навалилось двенадцать истребителей прикрытия. Звено приняло этот тяжелый бой.

Он происходил на глазах всех летчиков полка. Начав его в чрезвычайно невыгодных условиях, три истребителя сорвали налет бомбардировщиков. Когда немцы убрались ни с чем и звено пошло на посадку, Жуков был в душе благодарен этим трем пилотам - он знал, какое значение имеет победа в первом бою. Подтвердилось то, во что он сам давно и истово верил и чему всегда учил своих летчиков - если истребитель в совершенстве владеет машиной и грамотно дерется, сбить его в открытом бою очень трудно.

Так 12 июля сорок первого года в составе моей дивизии начал боевую работу 32-й истребительный полк - одни из самых боевых полков, на долю которого выпали тяжелейшие бои в небе над Смоленском, Ярцево, над Соловьевской переправой, над Ельней и Вязьмой...

В середине июля в район Смоленска из резерва Ставка прибыла 16-я армия, которой командовал генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин.

С Лукиным я сдружился еще в то время, когда, вернувшись из Китая, был назначен командовать авиацией Сибирского военного округа. В то время Лукин занимал пост начальника штаба округа. Как командир я многим был обязан Лукину. Наше сближение, которое впоследствии переросло в прочную дружбу, началось с пустяка, с курьеза. Правда, курьез весьма показательный для того времени.

В районе Красноярска на полевых аэродромах базировались бомбардировочные части округа. Я прилетел туда и после того, как все дела были закончены, решил немного поразмяться - попилотировать на "ишачке". Дело шло к вечеру. Погода стояла ясная, безветренная, с морозцем. И-16 кувыркался в чистом небе, воздух звенел от работы мощного мотора, а пилотаж, оказалось, наблюдали многие жители города, потому что истребители над Красноярском пилотировали не часто.

Ночевать я решил в Новосибирске, поэтому, отпилотировав, заправил самолет и вылетел не задерживаясь. Расстояние в семьсот километров покрыл часа за два. Точнее, часа через три после вылета с аэродрома я уже был в Новосибирске и направился в штаб округа, в кабинет к одному из старших военачальников, который имел распространенную в ту пору привычку работать до поздней ночи. У меня накопился ряд вопросов, требующих его санкции, поэтому с аэродрома я и поехал не домой, а в штаб.

Хорошо помню, с каким удивлением он встретил меня.

- Ты здесь?!

Я промолчал - вопрос явно не требовал ответа.

- Ты здесь, а мне час назад звонили из Красноярска. Сказали, что ты летаешь над крышами... Лихачеством воздушным занимаешься...

Он назвал фамилию известного мне командира одной из стрелковых частей, который позвонил, когда я пилотировал. Про себя я удивился двум обстоятельствам: тому, что бочки, петли и другие академические фигуры пилотажа военным человеком расцениваются как лихачество, и тому, что военачальник, к которому я пришел, не смог сопоставить скорость, расстояние и время, чтобы ничему не удивляться. И тут же решил проучить того, кто нажаловался:

- Вот-вот, они всегда так. Не разберутся как следует - и звонить! Много, видно, там у них свободного времени, если звонить не ленятся...

Военачальник решительно снял трубку. Я, признаюсь, получил удовольствие, слушая, как он отчитывает жалобщика за ненужную информацию.

Спустя время мне снова пришлось быть под Красноярском. Жалобщик подошел ко мне и виновато спросил:

- Но ведь это ты летал?

- Я.

- Так как же ты оказался там . в кабинете?

- Перелетел.

- Не может быть!

Я едва сдержал улыбку:

- Позвони туда еще раз, перепроверь.

Жалобщик удрученно покачал головой:

- С меня и того разговора достаточно...

Лукин смеялся, когда я рассказывал ему об этом, но вполне серьезно посоветовал:

- Ты должен рассказать в нашем штабе, как все это получилось. Может быть таким образом нам удастся навести товарищей на кой-какие мысли?...