Песня была удивительно длинной, но я спел ее полностью. Что уж говорить она была одной из моих любимых, которую я знал назубок, даже те ее варианты, что были переделаны, но сейчас исполнил в авторском тексте.
Поморщившись, потер плечо, оно доставляло мне все больше и больше проблем. Двигалось так же, но болеть стало сильнее.
— На чем я закончил? А, как решил поговорить с пленным летчиком. И первый вопрос был таков. Почему они убивают женщин и детей. Мне часто приходилось это видеть, и я не раз поражался бесчеловечной жестокости немецких летчиков буквально уничтожавших с воздуха колонны беженцев и санитарные поезда. И знаете, что он мне ответил?..
— Да где? — ворох листов рассыпался по полу. Упав на колени комиссар Мерецков стал шустро ворошить их ища нужный.
— Точно тут был? — пыхтел рядом главный редактор, бегло изучая каждый листок, но пока им не попадался нужный.
— Да был. Тут все не то. Это бухгалтерия, а нужны были приказы, а в них конверта не было. Может я его в сейф убрал? — остановившись, задумался комиссар.
Бормочущее на средней громкости радиорепродуктор на стене, выдал новый перл Суворова.
— Твари! — отвлекшись от поисков высказался редактор прислушавшись к глухому голосу летчика который довольно подробно рассказывал про какой-то план «Ост».
— Угу. Запись идет? — забеспокоился Мерецков, копаясь в сейфе.
— Конечно, был же приказ.
— Хорошо. Есть! Вот он, — замахал комиссар конвертом, в котором обычно перевозили приказы.
Редактор Симанович с облегчением вздохнул. Теперь им есть чем прикрыться от проверок из политуправления штаба фронта. Слишком уж за гранью шел эфир.
— Не знаю, кто его прислал, но человек, пославший этот приказ не мешать, товарищу Суворову, умен, причем очень, — задумчивым голосом пробормотал редактор, не отвлекаясь от прослушивания.