Я из огненной деревни

На это дело, чтоб лучше загнать, выманить из лесу, затравить людей, у зверья были и свои собаки – полицейские. Их люди так и прозвали – «бобиками».

Рассказывает Вольга Павловна Громович из Клинников Докшицкого района Витебской области:

«…Мы все собрались и поехали в лес. В лесу сидели там. Тогда понаехали эти немцы. Тут один был полицейский из нашей деревни. Двое было их. Сейчас они прискочили… Знали, где мы схоронились.

Прискочили:

– Езжайте домой, вас никто трогать не будет. Не сидите в лесу. Они вас трогать не будут, только те будут убивать семьи, которые в партизанах. А этих никого не будут убивать.

Это Харченок был, Кастусь, он помер уже… Войнич Макар был. Это они нас агитировали, чтобы мы домой приехали. Если бы мы в лесу были, то, може, и остались бы. Но они от нас не отстали, пока мы домой не собрались.

Приехали мы домой, а тут уже немцы наехали в нашу деревню. Тут уже у нас было двое в партизанах. Дак сразу их семьи забрали. А нас это не трогали ещё.

Сидят девчата, собравшись, на улице. Тут пришёл «народник»[62] и спрашивает:

– Тут Сушко Юлия есть?

Никто ничего – молчат. Тогда она сама говорит:

– Есть.

– Ах, это вы?

– Я.

Так она сама. Ихних погнали родителей, дак она не хотела одна оставаться.

– Выходи!

А тогда ещё спрашивает:

– А Сушко Зося?

– Есть.

Девки уже большие. Всю они ночку пересидели в том дворе, а вот раненько, часов в пять, гонят их. Как раз около нашей хаты, сюда, на луг. А там гумно стояло. Как раз мамин родной брат забран был. Мама моя, как только увидела – так вся и обомлела.

– Мамочка, – говорю я, – нам всем так будет. Ну что ж, поубивают – ничего не сделаешь. Гады нашли, то побьют уже…

Повели их туда, где постройка стояла, загнали в ту постройку. Сначала убили их, а потом запалили эту постройку. Из автомата. Только три раза провели.

В то утро они как раз и выбрались от нас.

Пошёл «народник» по лошадь. А там моя тётка была. Били её и не добили. Она в положении была. Живая ещё была. Около купели[63] там лежала. «Народник» этот пришёл за лошадью, а она говорит:

– Детки мои, за что ж вы меня били, за что ж вы нас били? Мы ж люди бедные, что ж мы так попали? Мы ж горевали, жить хочем, за что ж так побили? Ай-яй-яй! Семейку мою всю перебили, и мужа убили. Добейте вы уже и меня, чтоб я на этом свете не была.

Вот так… Так во…

И тот «бобик» – а немцы ещё не уехали – пошёл заявил, и один пришёл, добил её. Тётю мою.

Убили, коней позапрягали, собрались и поехали.

А мы уже тогда пошли смотреть, где кто есть. Може, где кто жив.

Живого никого не оказалось. Только одна она была выползла, и её убили.

Воду мы носили… Известно же, горят люди! Гасили мы их. Одёжу кое-какую собирали, на кладбище занесли их и похоронили.

Вот и всё.

Мой тата тоже на огороде был.

Взяли сундук большой, собрали, что от них осталось, в тот сундук – и на кладбище завезли…»

Человек, на которого обрушился фашистский «новый порядок», обживает лес. Роет и обживает норы, спасаясь от зверья в мундирах.

Рассказывает Зинаида Ивановна Путронок из деревни Борковичи Верхнедвинского района Витебской области.

«…В лесу мы построили землянки. И жили там до экспедиции. Когда началась экспедиция зимой, то часть партизан пошла. Мы же остались. Три семьи нас жили в болоте, пока шла экспедиция. Экспедиция рядом шла, но нам как раз удалось… Только мы зашли в болото и выпал снег. Это как раз перед Новым годом было. В сорок третьем, видать, зимой. Скот мы не брали. Только нас было четверо: мать и три сестры. Там ещё две семьи. Три семьи нас. Без скота ушли в это болото. Снег прошёл – следы завеяло, и экспедиция рядом шла ночью. Помню, Новый год встречали немцы, стреляли, салют давали в двенадцать часов. Новый год. И мы всё – и разговоры слышали, и выстрелы, всё слышали, но уцелели. Немцы не догадались. А кто вёз на конях и скот гнали, тех всех экспедиция догнала и расстреляла. Мы после вышли, когда всё утихло, прошли по лесу – жуткая была картина. Мы прошли до своих землянок – лежали трупы, кони, коровы пострелянные – жуткая картина была.