Я к вам пришел!

Как-то на Беличьей во второй половине дня мы шли с Максом по территории больницы. Я провожал его до Колымской трассы, это метрах в трехстах примерно. Оттуда на попутке он мог доехать до Ягодного, где жил и работал. Но чаще он предпочитал эти семь километров пройти пешком.

Мы выходили уже к хозяйственному двору, когда навстречу нам замаячила одинокая человеческая фигура. Худой, рослый, сутуловатый человек медленно шел, прихрамывая.

Я сразу узнал в нем больничного прачку, зэка, естественно, старика-грузина Абашидзе. Он шел, напряженно всматриваясь в нас. Когда между нами оставалось пять-шесть шагов, Абашидзе вдруг замахал руками, присел и закричал срывающимся голосом:

— Пинхас! Ай, Пинхас! Дорогой Пинхас! Хороший Пинхас! Ты меня сюда послал, ты меня спасал!.. Ай, Пинхас! Ай, Пинхас!

Когда мы подошли к старику, он упал на колени и стал ловить руку Пинхасика, чтобы поцеловать ее. Страшно смущенный Пинхасик прятал руки и говорил:

— Что вы делаете? Встаньте сейчас же! Как вам не стыдно?

По лицу старика текли благодарные слезы, и он промокал их выцветшим рукавом серой бязевой куртки.

— Да, я вспоминаю его, — сказал смущенный и растерянный Макс Львович.

— Вы на Туманном были? — спросил он Абашидзе.

— Туманный, Туманный, — кивал головой старик и все норовил прикоснуться ладонью к Пинхасику.

— Что он здесь делает? — спросил Макс Львович.

— Работает в прачечной, — оказал я. — Нина Владимировна туда его определила. Он и живет там. Ему там легко и спокойно.

Абашидзе в такт моим словам удовлетворенно качал головой и вскрикивал:

— А! А! А!

С тех пор мы с женой заочно зовем Макса Львовича Ай-Пинхасом, и очень часто — очно. Макс Львович привык к этому и принимает как должное.

Родился Макс Львович по новому стилю 5 января 1898 года в Белоруссии. В 1900-м году семья переехала в Польшу, в Лодзь, город ткачей. Мальчику было семь лет, когда Лодзь бурлила революционным настроением. Появились казаки, строились виселицы, обыскивались прохожие.

Отец Максима работал мастером на ткацкой фабрике» Черная сотня грабила, насиловала, устраивала погромы. Еврейское население объединялось для обороны. Польские евреи считали евреев, приехавших из России, евреями второго сорта. Они отличались одеждой и, как правило, были лишены религиозного фанатизма. У польских евреев образование детей сводилось к изучению библии, талмуда и молитв. Каждое слово библии произносилось на языке иврит, не понятное еврею, но понятном Богу, и дублировалось на «идиш» — понятном еврею, но непонятном Богу. В семье Пинхасика отсутствовал религиозный догматизм, и Максим вырос вольнодумцем.

В 1917 году М. Л. окончил гимназию и поехал в Варшаву поступать в университет. На медицинский факультет он не был принят, но был зачислен на биологический. Однако курс анатомии прослушал на медицинском факультете.

В Варшаве свирепствовали дух шовинизма и ненависть к революционерам, большевикам.

10 ноября 1918 года трудовая Варшава праздновала годовщину Октябрьской революции. Было объявлено военное положение. Началась охота на «красных». Макс Львович был арестован на улице полевой жандармерией и отправлен в военную тюрьму. То был его первый арест. С приходом к власти Пилсудского был выпущен на свободу.

В 1919 году М. Л. был мобилизован в польскую армию, служил связистом. При наступлении Красной Армии под городом Гродно был взят в плен. В плену его сделали лекарским помощником.

Будучи еще военнопленным, в 1920 году вступил в РКП(б).

В 1921 году с Польшей был заключен мир. По мандату ЦК партии М. Л. сопровождал до польской границы военнопленных. После этого в Витебске заведовал польским отделом губкома. Вскоре по личной просьбе был направлен в Петроград для поступления в медицинский институт. По окончании Первого Ленинградского мединститута был оставлен при институте. Вначале как аспирант, затем — ассистент кафедры патологической физиологии. Последняя его должность — декан лечебного факультета.

В декабре 1934 года, после убийства Кирова, по всему Ленинграду начались аресты. В институте, как выразился Макс Львович, началась «обработка» его личности. Его забросали самыми фантастическими, вымышленными обвинениями и исключили из партии. Позже те, кто его травил, тоже были исключены из партии, арестованы и осуждены.

Ко времени его исключения из партии была закончена совместная научная работа двух кафедр. Экспериментальную часть выполнил Пинхасик; клиническую — ассистент хирургической клиники Норман.

Утром 10 февраля 1935 года Макс Львович был арестован. Только много лет спустя он узнал, что Норман, его соавтор по научной работе, был еще и зав. секретным отделом института. И их общая научная работа была опубликована за одной подписью Нормана. Он был заинтересован в аресте Пинхасика и приложил к этому руку.