Я стояла у окна и смотрела на зиму. Хмурый рассвет дополнял картину из мрачных предчувствий. Пошел снег, и я радовалась, так как снег был защитником Влада. Он придаст ему сил. Я верила в провидение. То, что суждено – случится.
Бледная, потерянная Рита сидела в кресле со сложенными на коленях руками. На лице – такое напряжение, что выть хочется. Нет, не стоит смотреть, а то сойду с ума!
Лара плакала на плече у Филиппа. Совершенно не похожая на себя – хрупкая, земная. Испуганная женщина. Наверное, все мы такие перед лицом смерти. Перед ней мы равны – и вожди хищных, и обычные люди. Перед маленьким кусочком металла, разрывающим внутренности, забирающим любимых...
Я долго не могла отмыть руки. Три раза мылила, смывала, терла мочалкой. Казалось, кровь въелась в поры, пахла обреченностью и болью. Его болью. Я ощущала ее физически. Из зеркала на меня смотрела тень, неузнаваемое лицо. Темные круги, серый цвет лица. Не я. Все это не со мной...
Я все еще чувствовала руки Влада у себя на плечах – испуг я уловила быстро, упала на землю. Если бы он не скомандовал, я могла быть мертва.
Почему... зачем она сделала это?
Я вышла из туалета, прислонилась к стене в коридоре.
Мучительное, гадкое ожидание...
Операция закончилась ближе к обеду. Кирилл лично принимал участие. Вышел к нам – уставший, на лице – скорбь.
Сердце провалилось в темную яму, больно ударившись о глубокое дно. Я боялась слов – неважно, каких.
«Не смей говорить! – хотелось крикнуть. – Молчи!»
– В критическом состоянии, но стабилен...
Я не понимала, как сочетаются эти два понятия. Влад лежит там, при смерти, а я стою в коридоре. Растерянная. Глупо все. Я должна была сказать ему, должна была...
– К нему можно? – Голос будто из другого мира.
Лара прижала руки к груди, будто из нее могло выпрыгнуть сердце. Непривычно сутулые плечи, обреченность во взгляде.
Нет, не смейте его хоронить!
Кирилл кивнул, и я инстинктивно шагнула вперед. Безумно, до боли хотелось увидеть Влада. Держать за руку, говорить. Убедиться, что он жив. Стены давили, больничный запах угнетал. Вырваться отсюда, дышать, дышать...
Если бы я могла бороться...
Лара преградила дорогу. Посмотрела так, будто пыталась прожечь во мне дыру. Волны злости я ощущала кожей, и показалось, она готова ударить.
– Убирайся! – выдохнула защитница. Фарфоровая кожа на щеках горела румянцем, в глазах – лихорадочный блеск. – Это все ты! Ты виновата!
Она почти кричала, Филипп подошел, обнял ее за плечи, стараясь увести в сторону.
– Пусти! – Лара вырвалась, не сводя с меня взгляда. – Если он умрет, ты будешь нести эту ношу до конца.
Я зажмурилась, сжала кулаки. Досчитала до десяти. Сознание словно отслоилось и плавало где-то вдалеке. Нервная система дала сбой и отключилась. Когда я вновь открыла глаза, сомнений не было.
– Отойди, – спокойно сказала я, отодвинула защитницу в сторону и вошла в палату.
В послеоперационной пахло спиртом и хлоркой. Все неестественно чистое, пугающее стерильностью. Светло-зеленые простыни, капельница, аппарат искусственного поддержания жизни. Какие-то непонятные цифры на дисплее.
– Он в коме. – Рука Кирилла легла на плечо, и я вздрогнула.
– Он будет жить?
Секундное молчание было ответом. Я знала, что он скажет.
– Мы надеемся на лучшее...
– Шансы?
– Поля!
– Ты же врач. Говорят, лучший хирург в городе. Так скажи мне! – Взгляд упал на мертвецки-бледное, умиротворенное лицо. Глаза закрыты, словно Влад просто спит. – Я должна знать...
– Не буду грузить тебя медицинскими терминами. – Кирилл замялся, затем обнял меня крепко. Я не помню, обнимались ли мы до этого... – Шансов мало.
И мне вновь надавили на плечи. Теперь уже беспомощность и осознание, что я не в силах ничего сделать, изменить. Только ждать. В медицине я мало понимала, но слышала, что чем дольше человек находится в коме, тем меньше шансов, что он очнется.
Словно прочтя мои мысли, Кирилл сказал:
– Хищные крепче людей. Не стоит терять надежду.
Прикосновение к теплой ладони. Тепло – это жизнь. Или полужизнь – ведь рука безвольная.
...Холодный декабрьский воздух отрезвил, заполнил легкие, проветрил изнутри. В ближайшем ларьке купила сигарет. Никогда еще так сильно не хотелось курить. На скамейке у клиники никто не сидел. Действительно, кому вздумается морозить задницу на холоде?
Мне было все равно. Трясущимися руками чиркнула зажигалкой, втянула сладкий дым. Голова тут же закружилась, охватила минутная эйфория и спокойствие. Мне это было необходимо – просто расслабиться. Не бояться. Пусть ненадолго...
Постоянно хотелось оглядываться. Все это время в больнице я словно ждала, что из-за угла выскочит Юлиана и завершит начатое. Естественно, это было невозможно – ее задержали и допрашивали, но подсознание, как трусливый заяц, всюду видело засаду.