Мой защитник. Стихия, в которой я снова своя.
– Идем в машину.
Эрик настаивал, и мне захотелось рассмеяться ему в лицо, а затем скинуть мешающие почему-то кроссовки, одежду и кружиться, кружиться. Танцевать. Хохотать, как ненормальная. Соединиться с дождем, стать его частью – одной из серых, плотных туч, которые спустились почти к самой земле и вот-вот коснутся моей макушки. Огладят, приласкают. Успокоят. И я снова стану Полиной – девочкой дождя. Как раньше…
– Идем!
Эрик непреклонен, его пальцы схватили мой локоть, и он ждет, а мне впервые хочется ему отказать.
– Еще немного… – робко прошу, стараясь обойти шторм, разгорающийся в светлых глазах.
– Еще немного, и будет поздно, – сквозь зубы отвечает он, пальцы впиваются в мою руку – грубо, болезненно. – Думаешь, мне легко смотреть на тебя… такую?!
– Какую? – вырывается у меня за мгновение до того, как ответ приходит сам.
Магия схлынула, эйфория прошла, и я поняла, что промокла насквозь, одежду пронизывает ледяной ветер, а я дрожу, стуча зубами, как ребенок. И лишь от взгляда Эрика в груди горячо, обжигающе больно, а он все смотрит, и подумалось, если бы он моргнул, то стало бы легче. Но он не моргает. Только за руку держит, а на моей жиле пульсирует его печать.
– Прости…
Запоздалое раскаяние распирает изнутри, давит на плечи. Его боль – моя боль, не стоит это забывать. Мы – единое, неделимое, наполненный сосуд, жидкости в котором разделились, будто масло и вода. Но это не меняет того, что сосуд один, а я… Он смотрит, выжигает на душе болезненную татуировку.
Это нечестно. Кто придумал все эти переходы, отречения, изгнания, посвящения? Ведь если ты родился атли, ты атли и останешься, зачем пытаться перехитрить свою природу? Лара тоже не смогла, а я всего лишь я. Я совсем не скала, не каменная глыба, которую не расколешь. Я – скорее пластилин, из которого можно лепить. И кто-то лепит ведь, иначе почему все так?
– Идем, – резко бросил Эрик, выпустил мой локоть и пошел к машине.
Я шагала за ним и думала. Наверное, хорошо, что скоро все закончится. Наконец, все мы освободимся, перестанем друг друга мучить. Изводить.
Ничего ведь не происходит просто так. Верно?
– Это самоубийство, – безапелляционно заявила Лив и отвернулась. В маленькой комнате, которую выделили им с Гарди, в атмосфере готичной роскоши Первая выглядела несуразно. Миниатюрная, одетая в рваные джинсы и растянутый свитер, она никак не ассоциировалась у меня с той девушкой из видений, вызвавшей Хаука.
Лив стояла у окна и обнимала себя за плечи. По стеклу медленно ползли капли, стекали на отлив, а за ними поспевали новые – и так до бесконечности. Гроза немного успокоилась, но дождь зарядил надолго. Небо хмурилось и заглядывало в дом, будто не одобряло, что тот приютил преступников.
– У тебя есть нож, – тихо сказала я и почувствовала беспомощность.
Если она сейчас откажется, что нам останется? Умереть?
– Нож – всего лишь кусок металла! – яростно возразила она. – В нем есть магия Арендрейта, но ее недостаточно, пока Хаук способен убивать.
– Говорю же, я поставлю печать. Только хищный с древней кровью…
– Это я уже слышала! – перебила она. – Ты не сумеешь. Ты не представляешь, насколько он силен. Он рвал жилы лучшим воинам Херсира, и ни один из них не смог ничего сделать. Почему ты думаешь, у тебя получится?
– У меня было видение…
– Пророчества врут!
– Не мои.
Я не умею убеждать. Возможно, если бы с ней говорили Влад или Эрик, у них вышло бы лучше. Дипломатия – одно из искусств, которым они учатся с детства. Только вот Владу и Эрику нельзя знать, это первое, о чем я предупредила Лив перед разговором.
– Ты умрешь, – сказала она спокойно, будто это была обыденность. Безусловность. Неизбежная правда, которую я могла не понимать.
Я понимала.
– Зато ты выживешь. Ты и Херсир.
У меня были аргументы на любое ее возражение. Я готовилась к этому разговору слишком долго, чтобы позволить себе оступиться. Потому про себя считала секунды, когда Лив сама дойдет до нужной мысли.
Аргументы были расписаны по времени. Сейчас пришло время очередного.
– Тебе необязательно выходить, пока я не поставлю печать.
Отчаяние в ее глазах постепенно сменялось надеждой, а это уже что-то. Иногда надежда – половина победы.
– Ты не сможешь в одиночку! Твой вождь…
Она замолчала и снова отвернулась. За плечи себя обняла, будто имитировала другие, давно забытые объятия. Я еще помнила: мягкий, влажный мох, низкое небо, глубокая зелень скандинавского леса. Горячие руки на бедрах. Клубника и древесная смола.
Чужие воспоминания разбавлялись собственными, изнутри давили сожалением. Упущенными минутами, где “если бы” превращается в “определенно”. В параллельной реальности, в которой я не допускала ошибок.
– Не узнает, – глухо закончила я фразу. Лив взяла с подоконника нож и крепко сжала рукоять, будто примеряясь…